Коллектив авторов - Полдень, XXI век (сентябрь 2011)

Леськино лицо выразило крайнюю степень недоверия. Она протянула руку, потрогала железку.

– Это что, миелофон?

Я хмыкнул.

– Ну, допустим, миелофон.

– И как он работает?

Вопрос прозвучал неожиданно по-взрослому, я даже растерялся, не зная, что ответить.

– М-м… – Я почесал в затылке и решил процитировать Эдмонда Гамильтона (не учебник же физики, в самом деле). – У каждого человека есть сознание, сознание – это сложная система полей…

– Торсионных?

– Что? – тут я окончательно опешил. – Откуда ты знаешь про торсионные поля?

– Мама увлекается, – махнула рукой Леська. – Все время с тетей Олей эти поля обсуждает.

Я с облегчением выдохнул. Понятно, девочка услышала умное слово.

– Нет, не торсионные. Торсионные – это ненаучно. А по науке…

– Так ты их прям слышишь? – перебила она меня, явно не заинтересовавшись наукой (вот ведь девчонки, неведомых полей им не надо, а пощупать и потрогать – это дай подай).

– Мысли-то? Слышу, ага.

– Честно? Дядя Андрей… Не, честно? Ну… скажи тогда, о чем я сейчас думаю?

Несколько мгновений я боролся с искушением. Нет, нельзя. Это же Леська. Втягивать собственную племяшку в эксперименты… Дело даже не столько в этике, просто… Просто тот пожар шестимесячной давности что-то повернул в мозгах. Мне кажется, все тогда произошло не случайно. Может, так и начинается паранойя, но я думаю, мы с дядей поплатились именно за игры со стеклышками.

– Ты думаешь… – Я взялся за «Витрум», старательно хмуря лоб и изображая работу сознания. – Ты думаешь о том… что у нас будет на обед.

Леська подскочила на месте и совсем невежливо стукнула меня по плечу.

– Ну-у, нет! Дядя Андрей! Давай по-честному!

Я улыбнулся.

– Это и есть по-честному.

Леська плюхнулась на стул, кривя губки.

– Так ты пошутил? Это не миелофон?

Пришлось развести руками.

– Извини, пошутил, ага.

– Тогда что?

– Да так, безделушка.

– А почему тут не хватает одного стекла?

В железной подставке действительно торчал еще один пустой штырек.

– Стекло еще не нашел. Вот найду и вставлю.

– И что получится?

– Ну… сейчас их пять. А получится шесть.

Леськино лицо вытянулось, бровки сложились в домик, но она не стала переспрашивать, поинтересовалась:

– А где ты ищешь стекла?

– На берегу, – честно ответил я.

– Я-а-а-асно, – протянула племяшка, покосившись в сторону входной двери. – Ну и что у нас на обед?

Я весело подмигнул ей.

– Так ведь что приготовишь, то и будет.

– Не, я так не играю! – крикнула она и со смехом и топотом уличалась из комнаты.

Подождав пару минут, я убрал «Витрум» в шкаф и повернул в дверце ключик. От греха подальше.

Получится шесть…

Найти стеклышки вовсе не легко. Давно известно, море расстается со своими сокровищами неохотно. Откуда оно их берет? Кто знает. Бутылки, флаконы, пузырьки, выглаженные ласковыми пальцами… Нет, сквозь обычные стекла не слышно, как дядя сокрушается о старой лестнице на второй этаж, как он жалеет беднягу Андрея, у которого не сложилось с девушкой Ритой, как плачет сухими глазами о ее тезке, моей родной тете Маргарите. Как встречает ее и прощается с ней снова и снова.

Нет, эти стекла не из бутылок. Они из глубины, из самой темной и ледяной части моря. Из обрывов и впадин подводных гор. Осколки неведомых нам кристаллов. Возможно, тех самых, из которых был сделан Алисин миелофон.

Миелофон… ха-ха… смешно.

Я покачал головой.

Найти стеклышки трудно. Не часто море делится маленьким полупрозрачным кусочком своей тайны. Кусочком с неровными, но гладкими краями. А если и найдешь, как догадаться, что это он, твой шанс на странное. На то, что никто раньше не делал.

Второе стекло я увидел возле пирса три месяца спустя. Волны катали его вместе с мелкими рыже-шоколадными камушками, забавляясь и играя: то хватали и уволакивали в глубину, то подкидывали и легким щелчком выбивали на берег. Я стоял и не смел отобрать у моря его игрушку, не попробовав сначала понять эту игру, почувствовать ее ритм.

Шшшр-р-шш… мое, мое, заберу, не отдам… шшшр-р-шш… на, возьми, поиграй, разрешаю… шшшр-р-шш… поверил? а вот и не твое, не твое… шшшр-р-шш…

И опять.

И показывает мне язык.

А я приседаю. Жду. Играю вместе с ним. По его правилам. На руке оседает белая соль. Потом я сжимаю кулак, загребая горстью ракушечную крошку, песок и стекло. Маленькое голубое стекло. И оно становится мое.

Теперь я слышу четче и лучше.

«Знаешь, Маргоша, ты бы на меня обиделась, я снова начал курить… Куда девался Андрюха, мать его за ногу?.. Котлетами пахнет, пригорели… Какая шикарная грудь… слава Богу за телевизор… Маргоша, где же ты…»

Обнаружив второе стекло, я рассказал о нем дяде. Третье мы уже искали вместе. А когда нашли, случился пожар. Собственно, подобные происшествия у нас в городе случались регулярно. И мы так же регулярно на них присутствовали. Мы ведь пожарные: я и дядя.

И тот пожар был совершенно рядовым, ничем не отличавшимся от десятков других. Ночь. Дежурка. Вызов. Машина. Сирена. Одноэтажный деревянный домик на окраине, чем-то похожий на дядин. Но… лопается от нестерпимого жара оконное стекло (стекло?) и ворвавшийся ветер с безумным и безудержным весельем расшвыривает языки пламени во все стороны. Мгновенно занимается крыша, потолок. А дядя внутри, ищет жильцов, семью запойных алкоголиков, любящих покурить в постели. Выносит женщину, та брыкается, вырывается и кашляет так, будто ее сейчас разорвет. Дядя бросается за мужчиной.

И тогда падает балка.

Она падает, преграждая путь.

К дому бегу я.

Мне кажется, тот пожар был потому, что мы узнали. Понимаете, узнали одну из тайн моря.

Я вытащил дядю. А хозяина дома вытащил кто-то из нашего расчета. Мужик остался жив, дядя так и не открыл глаза. А я в том пожаре потерял ноги. Они просто отнялись. Не было ни травмы, ни удара, ничего. Врачи сказали, это психологическое, должно пройти само. Или неврологическое. Или еще какое-то «ическое». Должно пройти само.

Проходило уже полгода.

Четвертое стекло я не искал. Даже не собирался.

Я сидел в своей прекрасной новенькой коляске с электрическим приводом (ее подарила мне моя команда, бывшая) и, кажется, встречал морозный февральский рассвет. «Кажется» – потому что я был смертельно пьян и плохо помню, вставало солнце или садилось.

Шршахш… шршахш… море смеялось надо мной. Долго и занудно. А затем выкинуло стекло. Прямо к моим ногам.

– Издеваешься, – сказал я морю. – Ты издеваешься.

– Шршахш, – ответило оно и уползло.

Я долго глядел на осколок у себя под ногами. Гадкий, мерзейший осколок. Я наклонился и поднял его.