Коллектив авторов - Полдень, XXI век (сентябрь 2011)

«В то же время было сделано изумительное открытие – найдена возможность мгновенно освобождать жизненную силу, дремлющую в семенах растений. Эта сила – гремучая, огненно-холодная материя, – освобождаясь, устремлялась в пространство. Были построены огромные летающие корабли, приводимые в движение этой силой».

А вот это звучало интересно.

Дремлет какая-то жизненная сила в семенах неведомых растений, да хоть пара старорежимных архангелов пусть раздувает вечный огонь – какая разница, если с помощью указанной жизненной силы боевая ракета рабоче-крестьянской Красной армии уйдет точно в цель? Нет в мире таких крепостей, которых не могли бы взять трудящиеся, большевики. Строить коммунистическое общество – долг каждого, корчевать антисоветские тайники – тоже…

Нарком слушал ровный голос лейтенанта и барабанил пальцем по зеленому сукну стола. Один читает букварь для взрослых – мы приветствуем растущий ум! А вот другой маскируется, погружается тайком в «Загадки жизни», в «Опыты с мозговыми лучами» – мы тщательно должны проверять, к чему он стремится. «Внутри тонкого стеклянного колпака, – ровно цитировал лейтенант содержание протоколов обыска домика на Охте, на память цитировал, – каплей дамарлака, канадского бальзама или расплавленного с бурой стекла подвешивается сухая тонкая шелковая нить, на конце которой укрепляется в равновесии тонкая сухая соломинка, служащая стрелкой-указателем. На конце соломинки распушен тончайший хлопочек гигроскопической ваты. Диск насоса посыпан мелко толченой солью. Отверстие насоса защищают кусочком сухого картона с пробуравленными дырочками и небольшим бортом, чтобы не сдуло соль. Разреживают воздух осторожно, и аппарат готов к действию. Теперь сосредоточьте взгляд на клочке ваты, стрелку можно повернуть взглядом…».

Бревенчатые стены домика на Охте изнутри были оштукатурены. Полы двойные – не замерзнешь. Инженер Лось и зимой жил в своем домике, почти не ездил на Ждановскую набережную. В столовой – простой стол, покрытый клеенкой, вокруг стола разнокалиберные венские стулья. Стеклянный пузырек с чернилами, дешевая ученическая ручка, стопка бумаг, исписанных разборчивым мелким почерком. На специальной полочке – сказочная царица из тяжелого металла. По весу – золото, но царицу почему-то не сперли, так и стояла, сверлила чекистов взглядом. Злобно глядела – то ли крыльям было больно, отращивала, то ли горбатая от рождения. «Сорок дней и сорок ночей падали на Туму сыны неба, – прочел лейтенант еще одну выписку из тетради. – Звезда Талцетл всходила после вечерней зари и горела необыкновенным светом, как злой глаз. Многие из сынов неба падали мертвыми, многие убивались о скалы, тонули в южном океане, но многие достигли поверхности Тумы».

Это, наверное, «мракобесы» спасались от какого-то своего потопа.

Но главным документом для возбуждения дела послужил, конечно, найденный в рабочем столе инженера Лося протокол «Общества для переброски боевого отряда на планету Марс в целях спасения остатков его трудящегося населения».

Под протоколом подписи: А. Гусев… Е. Полгар…

Понятой, услышав такие имена, обрадовался, застрекотал с новой силой.

Дескать, и Гусев этот, и Полгар – они давно уже на исправлении. Тут товарищи чекисты не сплоховали. Теперь сохатого надо ловить, ну, этого Лося, тоже мне инженера. Девчонка при нем жила. Тоже где-то на исправлении. Синюшная, голоногая. По имени Кафа. Может, татарка, не знаю, стрекотал свидетель, а может, эстонка. Синюшная, всё молчала и молчала. «А сохатый этот, ну, Лось который, издевался над ребенком». Понятой описал инженера очень похоже: глаза плаксивые, а волосом сед, ну не знаю, как кто… Стрекотнул, заробев: ну, может, как ваш Карл Маркс… Не в этом смысле, конечно… А Гусев, который подписывался, он часто жил у сохатого неделями. Выпить любил. Свой сундучок держал в прихожей. Видите, обит, как полагается, жестяной полоской. Здесь понятой стрекотал увереннее. «Я девчонку жалел. Синюшная, подкормить бы. Говорил сохатому – отпускай ее хоть на постирушки. Я и покормлю ее… Так сохатый этот вместо спасибо спускал с цепи на меня Гусева. Гусев чуть не с шашкой в правой руке на крылечко выскакивал. А если разобраться, – стрекотал понятой, – кто тут от народа, а кто в очках?»

Ничего особенного обыск домика не дал.

Вредители – это ясно, а взрывчатки никакой.

Фанерный шкап с одеждой, телогрейка, кожаная безрукавка – ничего необычного, ничего такого, что вразрез вкусам народа. У стола – плетеная корзина, в ней мусор, мятая бумага, видно, что торопились. Лейтенант Рахимов каждую бумажку выловил из корзины. «Кое-где возвышались остатки акведука и отдельные полуобвалившиеся постройки, но на гипподроме, там, где раньше стояли навесы для лошадей, толпились рабы. Их не гоняли на работы, зато четыре раза в день каждому подавали обильную пищу, заставляя не отходить от канализационных колодцев, да они и не успели бы отойти далеко. Коренастые надсмотрщики с кожаными плетями, некоторые с копьями, уговаривали рабов питаться лучше. Груды лежалых мидий и пахучих морских ежей…» Странно, конечно. «Рабы не мы». Все знают. И в учебнике политграмоты нигде не указывалось на такое вот необычное отношение к рабам.

Схемы какие-то. План участка.

На плане – постройка в виде сарая, видимо, ее с корнями сожгло взрывом.

В сухой чернильнице – мумия мухи. Под клеенкой кухонного стола – записочка. Может, синюшной девчонке: «К Ляхову не ходи!» Понятой опять обрадованно застрекотал: «Ох, издевался, издевался сохатый! Над девчонкой издевался. А Ляхов – это я. Это ко мне ее пускать запрещали. А я бы накормил синюшную. Ну, принесла бы ведро воды, может, простирнула чего, не всё жизнь прожигать при очкастом».

Нашлась еще жестяная коробка чая колониального с детскими рисунками.

«Девчонку заставлял рисовать. Мыслимое ли дело, мучить дитя такими вещами?»

Под диванчиком у стены валялись три опростанных бутылки из-под водки, но без этикеток. «Это Гусев ночевал, – стрекотал понятой. – Пил, пил, человек страшный. Карать надо за такое!» Не помнил дурак, стрекотун, слова товарища Сталина, сказанные на XIV съезде ВКП(б). Товарищ Сталин там так о резерве говорил: «Есть люди, которые думают, что можно строить социализм в белых перчатках. Это – грубейшая ошибка, товарищи. Ежели у нас нет займов, ежели мы бедны капиталами и если, кроме того, мы не можем пойти в кабалу к капиталистам, не можем принять тех кабальных условий, которые они нам предлагают и которые мы отвергли, – то остается одно: искать источники в других областях. Это всё-таки лучше, чем закабаление. Тут надо выбирать между кабалой и водкой, и люди, которые думают, что можно строить социализм в белых перчатках, жестоко ошибаются».