Журнал «Если» - «Если», 2001 № 04

Юношам разрешили брать свои первые книги домой. Отец заявил, что Майклу стоило бы заняться чем-нибудь более полезным. Мать беспокоило, что он слишком много занимается. И никто не предложил своей помощи.

Однажды после чая Майкл захватил букварь и отправился в Сент-Джеймсский парк. Они с Эмили часто там встречались — «случайно». Им нравилось быть вместе. Майкл уже довольно давно не говорил Эмили о своей любви — с тех самых пор, как держал ее за руку и они вместе наблюдали за налетом вражеской авиации. Тогда Майкл так и не запустил своего воздушного змея.

Был душный летний вечер, и солнце стояло еще довольно высоко. В парке оказалось совсем мало народу, но Эмили уже пришла. Она сидела на траве на своем обычном месте — там, где они наблюдали за дирижаблем.

Сегодня Эмили надела простое голубое платье с высоким воротничком. В последнее время Майкл начал обращать внимание на то, как Эмили одевалась. Он подумал, что она выглядит очень мило.

— Привет, Эмили.

— Привет, Майкл. У тебя… книга!

— Моя первая, — с гордостью сказал он. — Хочешь послушать, как я читаю?

— Ты научился читать?

— Только маленькие слова, — признался Майкл. — Совсем простые. Но скоро научусь читать и большие.

— Я за тебя ужасно рада, — сказала Эмили. — Ты же так этого хотел… Прочитай мне слова, которые знаешь. И покажи их мне, я попытаюсь запомнить.

Майкл уселся рядом с Эмили и открыл книгу.

— Кот сидит на ковре , — медленно прочитал он. — Кот толстый. У него красная шапка. У него черный мех. Ему нравится ковер .

— Как чудесно! Здорово! — Эмили захлопала в ладоши. — Ты и в самом деле читаешь. Когда ты научишься разбирать сложные слова, Майкл, ты покажешь мне, как это делается?

Майкл удивился.

— Я не знал, что ты тоже хочешь научиться читать. Почему ты не сказала об этом в школе, как мы с Эрнестом?

— Я боялась, — призналась Эмили. — Думала, что все будут смеяться. А вам с Эрнестом все равно.

— Мы с Эрнестом клоуны, — с горечью заметил Майкл. — Мы не против, пусть нас дразнят… только я бы не хотел, чтобы надо мной смеялась ты.

— Я никогда не буду над тобой смеяться, — с чувством сказала Эмили. — Обещаю.

Потом она легла на траву, широко раскинув руки, и посмотрела в небо. Одна из пуговиц на платье расстегнулась, и Майкл не мог оторвать взгляда от гладкой белой кожи. Внутри у него все сжалось. Ему вдруг ужасно захотелось коснуться Эмили, погладить ее.

— Почему люди такие странные? — спросила Эмили. — Почему что-то хотят делать, а от другого категорически отказываются? Почему существуют различия, о которых никто не желает говорить?

Майкл едва ее слушал. Он больше не мог противиться своим желаниям. Протянув руку, он коснулся пальцами белой кожи.

Эмили вздрогнула и вздохнула. Но потом постепенно расслабилась.

— Извини, Эмили, — пробормотал Майкл. — Я не собирался тебя пугать. Может быть, лучше убрать руку? Мне так хотелось прикоснуться к тебе. Это такое ощущение. Такое ощущение… — Он не знал, как выразить охватившие его радость, стыд, смущение и удивление.

Эмили не сразу ему ответила. Пальцы Майкла немного осмелели.

— Мне нравится твоя рука, — наконец заговорила Эмили. Теперь ее голос звучал по-другому. Совсем по-другому. — Мне приятно… это так волнует, и ты становишься таким близким… но правильно ли мы поступаем?

— Не знаю. Но я не хочу убирать руку. Никогда.

Майкл коснулся груди Эмили, его пальцы сжали маленький твердый сосок. Эмили вздрогнула, ее дыхание стало прерывистым.

— Майкл, — прошептала она. — Майкл, почитай мне. Почитай еще. Я хочу о чем-нибудь подумать. И не могу! Не могу!

Майкл не убрал руки. Он взглянул в книгу и неуверенно произнес:

— Кот сидит на ковре. Кот толстый. У него красная шапка. У него черный мех. Ему нравится ковер.

Потом он отложил книгу, повернулся к Эмили и лег как можно ближе к ней, сразу почувствовав, какое у нее нежное тело. Он продолжал касаться ее груди и глядел в ее вдруг изменившееся лицо.

А потом он поцеловал Эмили. И уже не имело значения, что его телом овладела лихорадка. Чтение было забыто, сухари больше ничего не значили, да и весь Лондон находился теперь где-то очень далеко.

По утрам в субботу Майкл, Эрнест, Гораций, Эмили и Джейн часто встречались в кафе на Стрэнде. Они поддерживали близкие отношения и доверяли друг другу. И у них была общая шутка — они называли себя Семьей.

Другие хрупкие также посещали это кафе. Здесь бывали, к примеру, Чарлз Дарвин и Дороти Вордсворт, которые, казалось, образовали свою маленькую семью, состоящую всего из двух человек. А еще сюда приходили Джозеф Листер, Джеймс Уатт и Мэри Кингсли. Хотя Семья поддерживала с другими хрупкими приятельские отношения, они никогда им до конца не доверяли.

Семья, как постоянно напоминал всем Эрнест, это нечто особенное. Ее членами являются люди (Эрнест всегда с некоторой иронией выделял слово «люди»), которые полностью доверяют друг другу и не выдают своих секретов посторонним.

Впрочем, в этом кафе бывали и сухари. Гораций Нельсон множество раз объявлял себя их большим другом — или притворялся, что не видит между ними и хрупкими никакой разницы. Ему нравилось дружить с девушками. Иногда он отправлялся с ними на прогулки в парк — там он ласкал и целовал их. И всячески уверял Семью, что ни одна из девушек-сухарей никогда не вскрикивала от боли, если он кусал их губы или щипал за грудь.

Обычно в кафе заходили сухари, которые учились в школе. Или знакомые взрослые. Но иногда здесь появлялись и чужаки.

Один из них попытался войти в доверие к Семье. Он был первым сухарем, который, как казалось, искренне хотел с ними подружиться. Что лишь усилило подозрения Майкла.

У него были желтые волосы, и он оказался выше всех юношей Семьи. Взяв чашку кофе, сухарь подошел к их столику.

— Не возражаете, если я к вам присяду? — с улыбкой спросил он.

— У нас свободная страна, — холодно ответил Гораций.

— Во всяком случае, — добавил Эрнест, — так нам говорят.

Майкл сидел слева от Эмили. Сухарь устроился справа. Майкл мгновенно его возненавидел.

— Меня зовут Олдос Хаксли. Я из школы Северного Лондона.

Семья удивленно переглянулась.

— Мы не знали, что в Северном Лондоне есть школа, — сказала Джейн. — Мы думали, в Лондоне только одна школа.

— Понятно, — заявил Олдос Хаксли и принялся оглядываться по сторонам, словно хотел убедиться в том, что их никто не подслушивает. — До недавнего времени мы тоже так считали. Мы ничего не знали о существовании Центральной Лондонской школы.

Эрнест пристально посмотрел на чужака.

— А у вас есть такие, как мы? — спросил он, сделав ударение на последнем слове.