Журнал «Если» - «Если», 2003 № 12

Только тогда конструирование будущего станет возможным.

Итак, реальное будущее возникает как инсталляция крупных цивилизационных трендов, которые, переустраивая настоящее, образуют собой новую реальность истории. Однако мощный цивилизационный тренд — это процесс всегда многоуровневый, многозначный, вариативный, овеществление его в настоящем может происходить самыми разными способами и потому реальное будущее, которое он создает, существует не в одном-единственном варианте, как нам иногда кажется при взгляде «отсюда», а в виде нескольких более или менее равноправных между собою версий.

Каждая такая версия будущего лежит, разумеется, внутри новых цивилизационных параметров, создаваемых трендами, и вместе с тем эти версии достаточно сильно отличаются друг от друга. По субъективной ориентации здесь можно выделить благоприятную версию — тот образ будущего, который нас устраивает больше всего, и, соответственно, неблагоприятную версию — будущее, осуществления которого мы не хотели бы ни при каких обстоятельствах.

Вероятно, имеет смысл дополнительно подчеркнуть, что не следует путать версии будущего с утопиями или антиутопиями. И утопии, и антиутопии, как уже говорилось, представляют собой предельно идеализированную реальность. Они, разумеется, могут служить сильнейшими аттракторами (точками притяжения) социальных процессов, как это, например, произошло с утопией социализма в СССР, но ни в коем случае не могут быть осуществлены на практике. Идеал потому и является идеалом, что предельно очищен от каких-либо признаков реального бытия. Разница здесь такая же, как между человеком и ангелом. Ангелы пребывают на небе, но не могут, во всяком случае долго, жить на земле. Они к этому просто не приспособлены. Так же и трансляция идеала в реальность искажает его до неузнаваемости. Поэтому утопии недостижимы. А версии будущего, в противоположность им — это то, что может быть реально осуществлено.

Более того, отличаясь друг от друга различными характеристиками, все версии будущего одновременно имеют и некое общее содержание. Это так называемое неизбежное будущее — та часть его, которая объективизирована самим ходом истории. Неизбежное будущее составляет, вероятно, значительный объем любой версии и возникает независимо от нашего желания или нежелания. А благоприятная или неблагоприятная версии будущего «сдвинуты» относительно неизбежного будущего на те решения, которые примут в настоящем. Этим конструкционный подход отличается как от известной схемы классического марксизма Энгельса, где реальное и неизбежное будущее всегда совпадают, так и от подхода к истории как к спонтанному, ничем не регулируемому процессу, многократно проходящему через «воронки», в которых реальное будущее также редуцируется до неизбежного.

Разницу между неизбежной составляющей будущего и той его версией, которая в итоге будет осуществлена, можно пояснить следующим примером. Атомная бомба представляла собой в истории человечества технологический абсолют. Появление ее было предопределено всей логикой развития техносферы. Раз уж открыта ядерная реакция, освобождающая колоссальную энергию вещества, значит, рано или поздно она будет приспособлена для военных целей.

С этим ничего сделать нельзя. Однако атомная война, то есть глобальный конфликт с применением ядерного оружия, представляла собой лишь возможную версию катастрофического грядущего и осуществлена не была. Реальное будущее — то настоящее, в котором мы сейчас пребываем — удалось сдвинуть в благоприятную для нас область цивилизационного диапазона.

Теперь можно в самых общих чертах нарисовать технологию управления будущим.

Она включает в себя следующие этапы:

выделение локусов будущего — первых инновационных зарождений будущего в настоящем;

определение соответствующих им трендов — генеральных историообразующих направлений развития;

постановку базисных координат нового цивилизационного статуса;

создание внутри этих координат основных версий будущего;

выделение неизбежного будущего, образованного пересечением данных версий;

создание «пути перехода» от настоящего к наиболее благоприятной для нас версии новой реальности.

При этом метод нормативного прогнозирования, как, впрочем, и метод конструирования социальных утопий входят в данную технологию в качестве обязательных составных частей, только не замыкаясь уже ни в «продолженном настоящем», беспомощном перед реальным наступлением будущего, ни в «идеализированной условности», которая к реальному будущему отношения не имеет.

Конечно, это пока очень приблизительная картина. Необходим конкретный инструментарий, который бы позволил влиять на метаморфоз текущей реальности. Необходима связная совокупность действий по перестройке нынешних структур бытия в принципиально иные. Однако социомеханика, лежащая в основе данного метода (механика локусов, трендов, версий будущего, цивилизационных фаз и фазовых переходов между ними), дает надежду на то, что теперь этот процесс, вероятно, удастся технологизировать. Его удастся в определенной мере взять под контроль, и от мистических социальных прозрений, как правило, деструктивных, перейти к реальному управлению будущим.

Сделать это следует как можно скорее.

Дракон уже поднял голову.

Небо уже затянуто тучами, предвещающими ураган.

Вечная неподготовленность к будущему обходится человечеству слишком дорого.

От автора: в статье использованы материалы петербургского историка и социолога Сергея Переслегина.

Создавая произведение о будущем, задумываетесь ли вы о реалистичности, возможности ваших социально-прогностических конструкций или футурологические модели выполняют в ваших произведениях лишь функцию декораций? Какой метод вы считаете оптимальным для моделирования будущего?

Прежде всего, хотелось бы разделить два термина, касающихся Будущего. Оно может быть описываемым, что делают фантасты, и моделируемым — чем занимаются ученые.

Разумеется, разрабатывая тему, я стараюсь придать обстановке, в которой живут и действуют герои, черты реалистичности. Но не более. Можно угадать или рассчитать некоторые детали, но никогда нельзя угадать все. Еще тридцать лет назад крушение Советского Союза казалось невозможным, а авторы прилежно создавали плоские утопии, которым не суждено было сбыться.

Одна индийская притча рассказывает, как раджа, пытаясь найти вора, укравшего драгоценный камень, дал подозреваемым глину и приказал вылепить копию камня. У горшечника камень оказался похожим на горшок, у точильщика ножей — на точильный камень и только у вора, который камень видел, получилась его глиняная копия. У каждого автора получается свое Будущее, образ которого зависит от образованности и внутренней культуры самого автора. Поэтому, если говорить серьезно, футурологические модели будущего, созданные писателем, могут выполнять лишь функцию декораций, в которых живут и действуют герои повествования. При этом автор в качестве прообраза героя всегда берет современного ему человека. Другого он просто не знает. Следовательно, Будущее, изображаемое писателем, будет «адаптировано» к герою — в противном случае мы увидим еще одну ходячую декларативную фигуру, изрекающую прописные истины и действующую на фоне картонных выстроек, которые в зависимости от замысла автора могут быть лакированно-праздничными или грозно-опасными. Писатель, если он наделен воображением, скорее, создает идеал или предупреждение, нежели футурологическую модель.