Сара Чемпион - Диско 2000

Я глотнул еще чудесного вина.

— И кто же я именно?

— Призрак на торжестве. Самоубийство. Висельник и дуралей.

Я попытался унять дрожь.

— Ну и что с того? Ты что, отговорить меня собрался?

Бахус поднял вверх руки, показав мне ладони. Что до трубочек или дырок, то ничего похожего я там не заметил.

— Ни в коем случае. Я лишь предлагаю свой олимпийский взгляд на вещи, не более того.

Я вдруг устал разговаривать. Устал жить. До полуночи оставалось пятнадцать минут, и мне хотелось лишь скорее развязаться.

— Тебе что, больше пойти некуда?

Бахус засмеялся.

— А я и так везде.

Я собрался было уйти, но это меня остановило.

— Что-что?

Заговорщически наклонившись ко мне, незнакомец произнес:

— Все вечеринки, которые были, есть или будут, взаимосвязаны. Как и все войны, и все совокупления. Так, по крайней мере, говорят Венера и Марс. Ты должен лишь знать, как попадать с одной на другую.

— А как ты это делаешь?

— А меня просто всюду одновременно приглашают. Боги, они такие. Видишь ли, я самый настоящий дух тусовки, повсеместный фронт волны, который воплощается в физическое тело, как только позволяют условия. Но если ты хочешь попробовать, то нужны некоторые приспособления.

— Приспособления?

Бахус откинул правый рукав. Вены у него на руках были не голубые, а роскошно-алые, а под одеждой у него тоже определенно не имелось никаких трубок. Он поднял пустой рукав, приняв манерную позу мага. Я не отводил глаз, а он, как-то странно передернувшись, призвал некий предмет. Это был праздничный рожок, сделанный из пластмассы и бумаги, с его раструба свисали целлофановые вымпелы.

— Дунешь в него один раз, и сразу куда-нибудь перенесешься, беспорядочно смешиваясь с веществом вечеринки.

— Беспорядочно?

Он снова пожал плечами.

— Вот упрямый. Один поддатый ученый по фамилии Гейзенберг как-то пытался мне это объяснить, но я не въехал. Стохастический, пробалистический, хаотический — в Сократе и то смысла больше. Ах, да, и вот еще что… Где бы ты не оказался, ты заключен в психологические рамки тусовки. На каком бы сборище ты не возник, ты не можешь просто взять и попасть из него, скажем, в Нью-Йорк на День Перемирия.

— Как это?

— За пределами особого пространства тусовки, ты будешь чужаком по отношению к пространству-времени. Твое сверхъестественное присутствие вызовет немедленное превращение всей твоей массы в энергию. Хиросима по сравнению с этим — искра в камине.

— Неважно, — говорю. — Плевать.

Бахус сунул мне рог в карман пиджака.

— Не зарекайся.

Слышу — я опять что-то говорю, причем сам того не желая:

— Ты упомянул какие-то приспособления, во множественном числе…

Бахус ухмыльнулся, и снова задергал рукой. Возникла треугольная карнавальная шляпа в горошек. Не успел я опомниться, а он уже нацепил ее мне на голову, свирепо протянув резинку под подбородок.

— Дает возможность разговаривать и понимать на всех языках. И вот еще что, — он материализовал сумку на молнии, набитую разноцветными конфетти. — Посыпь немного на кого хочешь, и они присоединятся к тебе — после того, как ты дунешь в горн.

Он опустил конфетти мне в другой карман.

— Шел бы ты уже. Вот-вот полночь.

Засим Бахус раскрутил меня и двинул ногой в крестец. Я упал на колени. А когда поднялся, его как не бывало.

Однако праздничная шляпа была на мне, а прочие «реквизиты» я также нащупал в карманах.

Что за херня! Ничего в моей жалкой жизни не изменилось. Я двинулся к дверце патио.

Ни один из гостей Энн Мари меня не остановил — то ли они были так заняты болтовней, то ли им было все равно, а самой Энн Мари поблизости не оказалось.

Как и следовало ожидать, принимая во внимание мороз и сумерки, маленький балкончик был пуст. Я закрыл за собой стеклянную дверь, отделившей меня от тепла и людского шума.

Ощутив руками прохладу узких гладких перил, я забрался на них ногами. Город раскинулся подо мной как витрина магазина Тиффани. Ветер задувал в рукава, манил за собой. Глаза начали слезиться.

Я перегнулся вперед, потом заколебался. Неужели это и вправду единственный выход? Кто-то подтолкнул меня сзади.

— Увидимся! — раздался крик Бахуса.

Пролетев этажей двенадцать, я достал рог и поднес его к губам. Закрыл глаза и заиграл как заправский трубач, выдувая злобное протяжное ВУУУУ!

Чудовищный ледяной ветер, овевавший мое пикирующее тело, утих. Ощущение падения ушло. Я, вроде бы, сидел на большом, мягком и удобном кресле. До меня донесся грохот пляшущей на столе посуды. Кто-то пыхтел и фукал. Еще кто-то хрюкал. Третий пищал. Потом тот, кто хрюкал, заговорил. Вернее, закричал — высоким нечеловеческим голосом.

— Обмажьте-ка ему уши маслом!

Я открыл глаза. Над нарядным чайным столиком раскинулось, простирая изумрудную тень, огромное дерево. Пахло свежей травой и теплыми лепешками. Безумный Шляпник держал Соню за щиколотки, а Мартовский Заяц давил на крохотные плечики грызуна, проталкивая ее в сахарницу. Алиса, разумеется, только что ушла.

Оставив попытки, Безумный Шляпник поставил Соню лапками на стол, а голова ее так и осталась в сахарнице. Писк ее постепенно затихал, превращаясь в храп.

Безумный Шляпник снял цилиндр и потер свой покрытый жиденькой порослью скальп. Вокруг ленты на его шляпе я заметил темную влажную полоску. «Обмажьте-ка ей уши маслом». Зачем, с какой стати? Мы же собираемся ее есть, правда же?

Мартовский Заяц брезгливо поморщил нос, подергал бакенбардами.

— Дурень! Ну, конечно, нет. Соню можно есть только в те месяцы, которые заканчиваются на «О», например, в мае!

Положив шляпу на стол, Безумный Шляпник сказал:

— Насколько я припоминаю, именно вы посоветовали мне когда-то добавить масла в часовой механизм, и всем нам известно, что из этого вышло. Почему же на этот раз должно быть иначе?

— Вы же не будете спорить, что время, которое показывают ваши часы, когда в их механизм добавлено масло, сильно разнится со временем, которое они показывали прежде.

Безумный Шляпник достал часы из кармана и скорбно посмотрел на них, после чего опустил их в чашку с чаем.

— Да, именно так. Хотя они теперь правильны только два раза в сутки, зато дни кажутся гораздо длиннее!

— На этот раз я предложил только масло, — напомнил Мартовский Заяц, клюя носом.

— Вы сказали «уши», а не «глаз». Уши Сони необходимо намазать маслом, утверждали вы. Я помню это вполне отчетливо, ибо это повергло меня в такое замешательство, какого я никогда не испытывал, и, надеюсь, никогда не испытаю.

Мартовский Заяц обиделся.

— Никогда я такого не говорил! Я всего лишь утверждал, что у нашего сомнамбулического приятеля в ушах масло, и его нужно вытереть.