Коллектив авторов - Полдень, XXI век (июнь 2011)

– Похоже, я знаю теперь, как это происходит.

– Что? – нахмурилась Ира. Конечно, она догадалась, что я имел в виду. И не хотела, чтобы это произошло опять. У меня сложилось впечатление, что в каждой эмуляции Ира чувствовала себя на своем месте, готова была остаться на всю жизнь – даже там, где я был женат на Лиле и вряд ли решился бы от нее уйти.

Ощущая себя сильнее меня в готовности к переменам, подсознательно Ира перемен не хотела. Она что-то сейчас пекла, для нее реальность не прерывалась, к старым воспоминаниям добавились новые, она уже научилась их разделять, а ощущения… Ира была со мной, мы жили вдвоем, чего еще ей хотелось от жизни?

Ребенка? Лучше со мной без ребенка, чем с ребенком без меня… или без нас обоих – кто знает, где мы окажемся… где окажется она…

Сколько эмоций, мыслей, надежд, желаний и отрицаний содержалось в единственном слове «Что?».

– Ничего…

Я повернул ее к двери, и она пошла на кухню, дверь закрывать не стала, я видел, как она что-то замешивала в большой зеленой миске.

Дежа вю. Точно. Я не подумал об этом раньше, потому что включалась новая память, и внезапное осознание огромного отрезка прожитой жизни волной цунами обрушивалась на слабые ощущения, предшествовавшие мгновению узнавания новой реальности.

Сейчас, когда памяти об этой эмуляции у меня не было, момент дежа вю, испытанный при чтении собственной статьи, я воспринял очень остро и вспомнил такие же – забытые – моменты, когда… Ощущение, будто был уже в этом месте, но в другое время. Или на самом деле не здесь…

Дежа вю. Не память, а память о памяти. Момент, предшествовавший переходу.

Сейчас возникло ощущение дежа вю, но ничего не случилось, потому что во мне не оказалось памяти об этом мире. Нужно вспомнить, и тогда… А если не вспомню?

Дежа вю – катализатор процесса. Будто тонкая грань, разделяющая эмуляции. Но если ты сам находишься пока на грани – еще не здесь, но уже не там, физически в этом квантовом мире, а памятью – еще в том?

Ира суетилась у плиты, доставая белые комочки из зеленой миски и перекладывая на большую чугунную сковородку, я подошел и ткнулся носом ей в шею. Ира замерла на мгновение, сказала: «Не мешай, я сейчас», – и я подождал, пока все кружочки (печенья?) оказались на сковородке. Ира аккуратно вытерла ладони вафельным полотенцем, повернулась ко мне и спросила:

– Ну?

«Так и не вспомнил?» – спрашивал ее взгляд. Я покачал головой и сказал:

– Вспомни ты. Тот первый раз. Момент узнавания… воспоминание… не хочу называть… самый первый.

– Смерть, – сказала Ира. Слово далось ей легко, она опустила это переживание на дно памяти, не то чтобы вовсе о нем не думала, но перевела в разряд абстрактных, не мешающих жить.

Было, да. Когда-нибудь будет опять. Такова жизнь.

– Да, – кивнул я. – Вспомни. Перед этим моментом. Дежа вю. Ты бросила взгляд на что-то, и тебе показалось, будто ты этот предмет уже видела, только не знаешь где и когда. И сразу после этого…

Ира отпрянула.

– Откуда ты… – сказала она, помедлив. Взгляд ее был обращен внутрь себя, и мне вспомнилось, как маленькая Женечка, ей было года четыре, спросила меня: «Папа, почему я не могу своими глазами видеть себя? А только в зеркале?». Вопрос был неожиданный, и я не нашелся что ответить. Мы можем видеть себя, но не лицо, а душу, то, что внутри нас, и взгляд этот часто бывает таким пронзительным, что жить не хочется… как сейчас Ире.

– Всякий раз перед тем, как меняется эмуляция, – сказал я, стараясь оставаться спокойным, – случается явление дежа вю.

Когда мы вспомнили свою смерть – тоже. Я сидел на семинаре.

Помню: бросил взгляд в окно, там видна была башенка академической пирамиды, и мне показалось, что я видел точно такую… где-то. Очень сильное было ощущение, будто вспыхнуло перед глазами, и сразу после этого вспомнил палату в «Адасе», верхний свет, желтоватый, доктора Хасона. А ты? У тебя тоже было дежа вю?

Ира опустилась на табуретку и сложила ладони на коленях.

Я не мог смотреть на нее сверху вниз и сел на пол у ее ног.

– Перед тем… – Ира говорила медленно, вспоминая, – Карина, наша секретарша, попросила меня отнести папку с чьим-то личным делом в секретариат на втором этаже. Почему нет? Я работала в центральном здании пять лет и ни разу не была на втором, в секретариате президента. Там оказалось красиво. Ковры, тяжелая мебель, картины. Я передала папку и шла назад. Взгляд упал на стоявший под стеклом в серванте… для чего сервант в таком месте… наверно, когда президент принимал делегации… да, под стеклом стоял чайный сервиз, не помню сколько предметов… красивый, зеленые ободочки… И мне показалось, что я уже видела эти чашки. Почему-то мне стало страшно. Я не успела это обдумать, только испугалась и… вспомнила, да. Как умирала в «Адасе», в том же корпусе, где ты.

– Не надо, – прервал я Иру и прижался лбом к ее ногам.

– Когда ты умер, – безразличным, а на самом деле напряженным до безразличия голосом произнесла Ира, – Шели, наша соседка, ты должен ее помнить, с третьего этажа…

– Да, – сказал я.

– Собрались наши знакомые… это не поминки были… просто… Язевы пришли, Марина с дочерью, Климович. У меня не хватило чашек, и Шели принесла такие, с зеленым ободком. Когда я увидела сервиз в приемной академика… Я не могла помнить… Это было дежа вю, да.

– А когда мы были ночью у Лёвы… вспомни.

– Да, – подумав, сказала Ира. – Вспомнила. А ты?

– Мы раньше не задерживались у него так поздно.

– Никогда.

– Когда мы спускались по лестнице, лампочка внизу не горела, а на площадке второго этажа спал рыжий кот, и мне показалось, что я это уже видел: темный подъезд, спавшего кота, погасшую лампочку. Мы вышли на улицу, я посмотрел в небо, а там вместо полной луны висел серп буквой «С», будто прошла неделя.

Пальцы Иры перестали перебирать мои волосы. Я поднялся на ноги, придвинул табурет и сел рядом с женой… повторил мысленно слово «жена», было необыкновенно приятно думать так об Ире… сел рядом и обнял жену за плечи.

– Я тоже, – сказала она, вспоминая. – Только не лестница. Мы вышли на улицу, и мне показалось, что я уже была здесь в такой поздний час. Помнила, что это не так, но ощущение очень сильное… А потом ты показал на луну.

– Дежа вю, – сказал я. – Перед моментом перехода из одной эмуляции в другую с нами обоими случается дежа вю. У каждого свое. Как включение.

– Миша… Ты говоришь, будто точно знаешь, что мы с тобой всего лишь игра ума вселенского компьютера в какой-то точке, которой закончилась жизнь Вселенной.

– Да, – сказал я. – В эмуляции не должно быть темного вещества. Его и нет. А в нашей первой жизни я темное вещество изучал несколько лет, пока не ушел из науки. Почти вся масса Вселенной состояла из невидимого вещества и не регистрируемой энергии. Когда все закончилось, в Точке Омега, это вещество и энергия пошли в дело, в создание эмуляций.