Джефф Райман - Детский сад

Разместившись в лодке, мисс Уилл принялась жаловаться на то, что рынок находится слишком далеко. По ее мнению, членам Партии надлежало иметь свой, отдельный рынок, ближе к дому.

— Мне всегда ужасно сложно добиться чьего-либо внимания, когда я говорю, — жаловалась она. — Нет, вы представляете? Люди по непонятным причинам могут быть так черствы.

— Да, — кивнула Милена машинально. Она сейчас думала об окружающем их слепящем свете. Он также был ее врагом. Голограммы представляли собой световой обмен. Свет в одном месте меняется через пятое измерение со светом в другом — в той точке, где мысль и свет взаимодействуют между собой. Но этот взаимообмен пропорционален. Света вбрасывается столько, сколько принимается.

«Так что я вполне могла бы жить и в темноте», — подумала Милена. Она посмотрела в воду, которая была не прозрачнее желатина. Тем не менее в ее глубине виднелись силуэты плывущих детей. Дыша с помощью длинных тростинок, они ловили там рыбу и улиток.

И тут прямо под поверхностью воды она увидела Троун. Она была колыхавшимся трупом, у которого рыбы обгладывали мертвое лицо. Милена поспешно отвела взгляд.

— Что-то у меня с кожей странное творится, — насторожилась мисс Уилл.

Еще бы. Под кожей кишмя кишели черви, которые, казалось, вот-вот готовы ее прорвать и вылезти на поверхность.

«Да, Троун, цветы ты представлять не можешь, — подумала Милена, — а вот это — пожалуйста».

В носу у Милены засвирбело. Она чихнула. Засвирбело еще сильней; она опять чихнула. И еще, и еще раз. Теперь она чихала беспрестанно, беспомощно дергая головой. Из носа и глаз текло. Милена яростно терла глаза, но ничего не помогало. Внезапно зуд обрел форму. Он стал голосом, резонирующим в черепной коробке.

«Ап-чхи! — ехидно вторил он ее мучениям. — Привет, Милена. — Голос напоминал ее собственный. — Думай обо мне как о вирусе. Ты сейчас откуда-то подхватила вирус совести. Ты совершила жесточайшую несправедливость, и вот теперь он тебя из-за этого изводит. Ты обидела Троун Маккартни. И должна покаяться и исправиться».

«Она знает, — дошло до Милены, — что ответить я не могу. Стоит мне начать разговаривать с собой на людях, и люди точно подумают, что я рехнулась».

«Это твой собственный голос, Милена. Твой собственный разум твердит тебе, как надо поступить. Он велит: ступай в Зверинец и скажи всем, что тебе для постановки “Комедии” нужна Троун».

«Что теперь? — металась Милена. — Какую новую игру она затеяла?»

«До октября, — в отчаянии думала она. — Мне надо лишь продержаться до октября. А там меня сделают Терминалом и Консенсус увидит, в чем дело, и тогда…»

И тут Милена поняла, в чем суть этой игры. А поняв, со стоном закрыла лицо руками.

— Вы не поверите, но у меня когда-то была гладкая кожа и приятный цвет лица, — говорила мисс Уилл, поглаживая свои разбухшие от кишащих червей щеки. У червей противно шевелились ножки, как у личинок.

— Прошу прощения, мисс Уилл, но боюсь, что я неважно себя чувствую, — выговорила Милена.

Все предельно просто. Троун ни разу не упомянула, что она насылает голограммы. Говорила лишь, что Милена производит образы сама, из-за угрызений совести.

— Вы о болезнях? И не говорите, — солидарно откликнулась мисс Уилл. — Это с моей-то спиной, с моими почками! А доктора только и твердят, что все это у меня от воображения.

«Когда я сделаюсь Терминалом, Консенсусу станет известно только то, что некая особа, ни разу не проходившая Считывания, видит всякие бредовые галлюцинации и считает, что кто-то, к кому она испытывает неприязнь, насылает этот бред на нее.

При этом Консенсус сделает единственный возможный вывод: эта особа — сумасшедшая».

— Я предупреждала: сильный свет до добра не доводит, — резонно заметила мисс Уилл.

ТРИДЦАТИПЯТИЛЕТНИЙ СТАРИК-ЛОДОЧНИК доставил их на плавучий рынок, примерно в пяти километрах от дымов похоронного Братства.

Как и там, здесь, на рынке, стоял такой же бесформенный песенный гвалт, только радостный. Люди воспевали горки лука в своих челноках и крепкие свежайшие лотосы. Пели о мягких как пух камышовых одеялах, и о натертой имбирем рыбе, и о лягушачьих лапках в чесноке. Вместо черного дыма здесь царили аппетитное шипенье жаровен и буйство манящих запахов еды со специями.

— Останови-ка здесь, малый, — скомандовала мисс Уилл.

Лодочник, ухватившись за столбик швартовки, послушно подтянул лодку к барже, торгующей фруктами. С ее борта на них с широкой улыбкой смотрела девушка лет шестнадцати, в пестрящей яркими цветами и узорами рубашке. В волосах у нее красовалась водяная лилия.

«Эх, мне бы твою радость и беспечность», — с тайной завистью подумала Милена.

Мисс Уилл теперь сетовала на отсутствие бананов.

— Так они в основном растут на континенте, — объясняла девушка. — А там нынче все на корню посохло.

— Ну так выращивайте их здесь! — воскликнула мисс Уилл, с недовольным видом выбирая водные каштаны. Мисс Уилл держала при себе резиновые кошелки, скользкие на ощупь. Милена моргала: ей что-то, похоже, попало в глаз.

После того как кошелка была наполнена, мисс Уилл молча протянула ее Милене: «На, неси».

«Как все же скучно быть тобой, — с неожиданным сочувствием подумала Милена о мисс Уилл. — Тебе так трудно быть счастливой, ничего не в радость». Она взяла кошелку — сначала одну, затем и другую. Попавшая в глаз соринка раздражала все сильнее.

— Ох, — спохватилась мисс Уилл. — Я, оказывается, к тому же и деньги забыла. Вы не можете за это заплатить?

Вот и сочувствуй ей после этого. Милена взялась искать кошелек. От слез лицо мисс Уилл расплывалось перед глазами бесформенным пятном.

— Вы не подержите минуту кошелки? — спросила она. — Мне надо деньги достать.

— Почему я должна их держать? — строптиво удивилась мисс Уилл.

— Тогда я просто не смогу достать деньги, — сказала Милена со слегка раздраженным смешком, усиленно мигая, пытаясь сморгнуть соринку. Солнечный свет играл на воде нестерпимо резкими бликами.

Мисс Уилл неохотно приняла кошелки, и Милена достала кошелек.

И тут блики света с водной поверхности словно прыгнули на поверхность ее глаз.

И, сфокусировавшись, полыхнули ослепительными сполохами.

— Ой-й-й! — взвыла Милена.

Свет стал еще ярче, рассыпавшись колкими буравчиками, вонзающимися прямо в глазные яблоки. Милена с воплем замотала головой; свет червячками скользнул следом, повторяя ее движения. Ощущение было такое, будто солнечную плазму пересадили ей прямо на сетчатку. Глазные яблоки словно раскалились.

Милена с воплем выронила раскрытый кошелек, монеты из которого, судя по звуку, по носу лодки стали скатываться за борт.

«Смотрите, смотрите, что делается с женщиной!» — раздавались вокруг голоса. Что было в тот момент, Милена толком не помнила — скорее всего, скулила, как ошпаренная собака, беспомощно зажав мокрые от слез глаза пальцами. Наступила темнота, облегчение. Беспомощно рыдая, Милена чувствовала отступающую боль, радужкой различая текучие пурпурные узоры.