Джефф Райман - Детский сад

И тут она взглянула на Милену.

«Она видит меня, — поняла Милена Вспоминающая. — А я ее».

Отец потянул было ребенка за собой, но девочка уперлась. И не отрываясь хмуро смотрела на Милену, на эту странную, внушающую тревожное предчувствие согбенную фигуру.

«Я помню это!» — поймала себя на мысли Милена-взрослая.

И вспомнила, как она смотрит во все глаза на взявшуюся словно из ниоткуда старуху с увядшей пожелтевшей кожей, обтягивающей хрупкие кости. Старуха была лысой, если не считать отдельных прядей-паутинок. Ребенок взирал на нее с немым ужасом, безотчетным и вместе с тем обоснованным, как будто этот призрак был как-то связан с ее будущим.

Время замерло. Мировая ось вращалась вокруг неподвижной точки, где стояла Милена — та, что в начале, и та, что в конце.

Милена-взрослая опустилась под раскидистым деревом, видимо, чтобы отдышаться, и замерла в пятнах утратившего вдруг подвижность солнечного света. Мир на мгновение словно застыл.

— У тебя есть время? — обратилась к ребенку взрослая. Ей мучительно хотелось поговорить с ней, предостеречь.

Ребенок не понимал английской речи. «Да что ж это я — конечно она не понимает!» — спохватилась взрослая, прикрывая себе лицо рукой. Она силилась вспомнить какие-нибудь слова на чешском. Хотелось как можно скорее предостеречь, оградить, защитить эту девочку. Предостеречь — от чего? От жизни? Смерти? От того отъезда из дома? Ребенок озадаченно насупился.

— Будь счастлива, — прокашляла взрослая, которой мир больше не принадлежал. Порывшись наспех в запасе иностранных слов, она, как назло, выбрала не тот язык: « Soyez content ».

Девочка потянула отца за рукав, и время возобновило свой ход.

«Задержись, хоть на минутку! — в отчаянии глядела ей вслед взрослая. — Не торопись уходить, ведь это навсегда. Твой отец умрет, а вслед за ним и мать, и ты утратишь весь этот мир! И потеряешь себя!»

Милена Вспоминающая видела лишь старое, изможденное лицо, в немом отчаянии пытающееся донести до ребенка что-то, что, скорее всего, понять невозможно, да и не нужно.

«Любящая» отвернулась и снова потянула за рукав отца, на этот раз игриво: «А ну, кто первый добежит до верха?» Отец рассмеялся и, схватив дочку, подбросил в воздух. Девочка взвизгнула с веселым ужасом и была аккуратно опущена на ноги. Вместе с родителями она двинулась дальше по лесистому склону, по прогалинам света и тени.

«Впрочем, назвать ее заблудшей, когда она пройдет свою земную жизнь до середины, тоже нельзя, — рассудила Милена Вспоминающая. — Взять хотя бы это начало: и лес полон света, и путь достаточно прямой».

Ребенок на ходу обернулся и посмотрел на нее. И, судя по его лицу, понял больше, чем она сама могла выразить словами.

«Призрак, уходи, — говорило это лицо. — Ты со мной сейчас не имеешь ничего общего. Ты думаешь, Призрак, что только потому, что ты уже в конце, а я еще в начале, ты представляешь собой нечто большее, чем я?»

На застывшей оси кружащегося мира перед Миленой предстало все ее прошлое. Она вспоминала Детский сад в день знакомства с Роуз Эллой. Вспоминала цветы из света, что она ткала в тот день, когда стояла в комнате у Троун Маккартни. Вспоминала величавую панораму Земли за окнами Пузыря; и Архиепископский парк; и тростник, окаймляющий бронзовую гладь предзакатного Болота. Вспоминала языки огня, лижущие руки Троун. Неужели что-то из этого может действительно превзойти по важности идиллическую картину: дитя, бодро шагающее между матерью и отцом вверх по лесистому склону в другой стране?

И МИЛЕНА ВНОВЬ ОЧНУЛАСЬ на упругом теплом полу Зала Считывания.

— Опять ты за свое, — упрекала ее Рут. — Я же говорила: не брыкайся.

— Брыкаюсь — значит, живу, — пробормотала Милена.

— У них никак не выходит то, чего им нужно.

«Ах вот оно что. Им нужна Ролфа».

— Ты понимаешь, матрица не имеет законченного вида!

В помещение вполз Майк Стоун.

— Пора прекратить все это, — взмолился он. — Моя жена больна!

«Мы делаемся старше, и с возрастом теряем себя, — размышляла Милена. — Зачем я вернула рак? Чтобы люди опять могли стареть?» Она подумала о Гортензии Пэтель с ее постоянными переломами из-за недостатка кальция в костях: издержки возраста. Она подумала о детях, беспечно резвившихся в том большом саду, вспомнила их самозабвенно счастливые лица. Они там, в Чехии. Им сейчас примерно столько же, сколько и ей, — по двадцать с небольшим. Но в отличие от нее они не умрут молодыми.

«Зачем я вообще это сделала?»

Рут торопливо подошла к Майку Стоуну.

— Майк, прелесть моя, дай я тебе объясню, — сказала она, настойчиво усаживая его обратно на стул. Кое-что из ее возбужденного монолога Милена расслышала. Что-то насчет лекарства и как оно помогает. А также насчет того, что все вот-вот уже закончится.

Вошел Доктор, весь в белом и с аппликатором. Милене почему-то вспомнилась собственная круглая мордашка — в самом детстве, до того как ей ввели вирус. И еще припомнились теплые, трепетные губы лошадки в саду и как занятно было срезать шишечки на луке.

Вот тогда Милена поняла, зачем ей нужно было возвратить рак.

— Теперь срок жизни увеличится, да? — спросила она. — И люди опять будут доживать до старости?

— Именно так, — кивнул Доктор, жужжа аппликатором: сейчас он введет очередное лекарство, от которого делается только хуже.

— Надеюсь, теперь, когда люди снова смогут доживать до старости, вы дадите им возможность взрослеть не сразу, а постепенно? Чтобы сначала побыть детьми, а потом уже взрослыми?

Она вернула рак, чтобы дети смогли продлить себе детство: чтобы можно было чуть подольше резвиться в садах, среди света и деревьев. Кто бы мог подумать, что Милена Шибуш умирает из любви к детям?

— А, вы об этом. — Доктор улыбнулся профессиональной, с холодком отчужденности, улыбкой. — Нет, что вы. Детство мы наконец-то искоренили. Что толку в детях? Они ничего не смыслят, их нужно опекать, заботиться о них; наконец, они элементарно жестоки. Детство было врожденной болезнью. — Он с довольным видом выпрямился и покачал головой. — Нет. Детство мы не возвратим.

Милена поняла, что проиграла. Она и не знала, что это было сражение, исход которого предопределен. Ее жизнь прошла в попытке вернуть то, чем она жила и что испытывала в детстве.

Она полагала, что жизнь у нее началась с Ролфы. Что расцвела она лишь тогда, когда ее встретила, и продолжала цвести даже после того, как Ролфа ушла. На деле же оказалось, что ее жизнь закончилась — в том смысле, что уже состоялась. Выполнив миссию, она подошла к своему логическому завершению. В Ролфе, с Ролфой она нашла любовь. И любовь стала живым воплощением всего того, что было ею в свое время утрачено: родной страной и языком; пейзажем детства, бережно хранимым в глубинах памяти; отцом и матерью; родным именем и местом, где она могла чувствовать себя счастливой. Она потеряла себя, свою сущность.