Андрей Лях - Реквием по пилоту

Это были знаменитые вариации на тему «Тангейзера», опус второй — вещь, весьма и весьма характерная для Мэрчисона. Создав сначала очень серьезную и изящную композицию для оперно-симфонического цикла, композицию, которую Кромвелю вовек не осилить даже при поддержке самого именитого оркестра, мэтр, по обыкновению, впал в сарказм и депрессию и написал на ту же тему джаз-роковую пародию, где, кажется, поставил задачей максимально поизгаляться над своим же детищем, причем в наиболее вульгарной форме. Именно этот второй вариант и наяривал сейчас маршал, корча невидимые рожи изумленной Инге, а Эрлен чувствовал, как молочная кислота сжигает ему предплечья, и сухожилия в кистях вот-вот откажут. Нелегок музыкальный хлеб!

Наконец последний аккорд — и кончено. Немногочисленная аудитория, в том числе и Инга, разразилась аплодисментами. Кромвель лихо поклонился, уронив на лицо свою белую и Эрлена черную гривы, пожал руку вбежавшему на сцену пианисту — «молодой человек, что-то там такое, три раза в неделю, что-то такое четыре тысячи франков», — и Эрликон отправился на свое место.

— Джон, у кого это ты так выучился?

— У самого Мэрчисона.

— Ты что, был с ним знаком?

— Естественно. Он был моим придворным музыкантом.

— Вот это да. Как это ты сумел?

— А я держал его на голодном пайке, пока он меня не научил.

— Каком таком пайке?

— Героиновом.

— Ничего не понимаю. А еще что-нибудь знаешь?

— Нет, это все. Но это зато знаю хорошо. Я всегда ее играл на вечерах.

Тут они вернулись за столик, и Инга еще раз похлопала Эрлену. Восторг ее был самый искренний.

— Да, это нечто. Ты умеешь удивлять. Послушай, как тебе это удалось?

— Сюрприз…

Фокус, проделанный Кромвелем, рожденное им восхищение и удивление в глазах Инги произвели эффект, на который, возможно, и рассчитывал хитромудрый маршал. Эрликон почувствовал себя некой самостоятельной величиной не только оттого, что любимая женщина задержала на нем свое внимание. Теперь-то у него сразу нашлись слова, и слова эти показались ему самому очень достойными и мужественными.

— Инга, — сказал он, — я больше всего на свете хотел бы остаться тут с тобой, и не на два дня, а на всю жизнь, и ты это знаешь. Но сейчас я не могу. Сорвать этап… сколько народу мне потом даже руки не подаст. Через неделю все кончится, и я приеду к тебе на гастроли куда угодно и когда угодно.

Сказав, он невольно оглянулся: пусть-ка послушает старый крокодил, но Кромвель, как ни странно, куда-то исчез. Инга кивнула, похоже вовсе не обидевшись, и некоторое время они молчали, потом она легонько постучала пальцем по его ладони:

— Знаешь, пойдем пройдемся. Ты больше не будешь есть? Ты ведь не на машине?

Они вышли и, перейдя улицу, направились вдоль набережной на северо-восток. Эрлен оставался в некогда подаренном Бэклерхорстом длинном пальто все с тем же парадным белым шарфом, а Инга завернулась в темный расписной платок и надела большие затемненные очки, сразу став ужасно взрослой и значительной. Эрликон смотрел на нее с гордостью, так, вероятно, Роберт Кон смотрел на Брет Эшли.

— Ты знаешь, я никогда не думала о Париже как о родном городе, — говорила Инга. — По сравнению с другими городами все мне здесь кажется каким-то игрушечным.

— Но тут, наверное, все тебе знакомо, все закоулки.

— Совсем нет. Знаю ровно столько же, сколько остальные, а может, и меньше. По здешним меркам мы очень мало переезжали. Помню, когда мы еще жили на рю де Шар, там был удивительный старый дом, его можно было пройти насквозь по верхнему этажу и потом спуститься на соседнюю улицу… А еще там была огромная двойная лестница.

— Как это — двойная?

— Она была разделена надвое такой матовой стеклянной стенкой, и та, вторая, половина предназначалась для слуг. На ней были видны такие туманные силуэты… А наверху были большие внутренние окна в шестигранных рамах, словно иллюминаторы, я любила становиться на цыпочки и заглядывать, что там творится… А ты где жил и где живешь теперь?

Хороший вопрос. Где его дом?

Стоял тот закатный час, когда осеннее солнце, прежде чем скрыться за крыши и трубы правого берега, оповещает деревья и холмы парка на левом берегу о приближении октябрьской ночи. Справа от пилота за газоном и деревьями проезжали машины, еще дальше стояли дома, а слева, между ним и гранитным парапетом, постукивала каблучками своих сапожек дочь Рамиреса Пи-редры, а за ней река неторопливо поворачивала к каналу и нависавшему впереди мосту с чугунным узором фонарей.

— Я живу… — начал Эрлен. — Ну… До десяти лет я жил в интернате, в Мишкольце, там очень красиво. Потом жил у Скифа в Деревне, это когда учился в школе и колледже, у него там большой дом и все в одной комнате… Бывает, живу у отца, но это редко. Ну, еще по нескольку месяцев в году — клиника, вот там мой дом.

— Постой. — Инга чуть коснулась пальцами его лба. — Ты так специально зачесываешь волосы, да?

— У меня тут шишка, — пробормотал Эрликон, к своему удивлению ничуть не смущаясь. — От электрода. Сюда вживляют электрод во время операции.

— Бедный, — сказала Инга. — А летать все это не мешает?

— Ужасно мешает, но что поделаешь.

— А отчего это так с тобой?

— Медицина еще не сказала последнего слова. У отца с матерью была генетическая несовместимость, еще плюс родовая травма — странно, что меня вообще спасли.

— Почему ты никогда не рассказываешь о матери?

Разговоры о Мэриэт всегда выбивали Эрлена из колеи. Это была запретная и в чем-то даже потусторонняя тема. Здесь он предпочитал придерживаться официальных формулировок.

— Мы давно не поддерживаем отношений. Откровенно говоря, ей просто не до меня.

Инга покачала головой:

— С твоей стороны это жестоко. Ты, конечно, недо-ласканный ребенок, но вдруг она тоже сейчас нуждается в поддержке?

Несокрушимая Мэриэт нуждается в поддержке? Вот удивительная мысль!

— Ты говоришь прямо как Скиф. Еще добавь, что она желает мне добра.

— Как знать, может, и желает.

Они как раз дошли до моста и вступили во мрак первой арки, сложенной старыми изъеденными камнями с белыми потеками по стыкам, и вот на фоне этих камней Эрликон увидел подходившего маршала в распахнутой длиннополой шинели.

— Чему быть, того не миновать, или все пути ведут к свиданию, — мрачно возвестил Дж. Дж, покосившись на Ингу. — И это отнюдь не название пьесы. Вам навстречу движется компания во главе с чемпионом в состоянии наилегчайшего подпития. Еще можем попытаться свернуть.

— Нет, — ответил Эрлен, и Инга с недоумением посмотрела на него.

— Жаль, — отозвался маршал без всякой, однако, грусти. — Эта история не сделает нам чести. Но будь по-твоему: поможем нашему другу в переоценке ценностей. Главное, не спеши и за пушку не хватайся — их всего четверо.