Андрей Лях - Реквием по пилоту

Смешно. Эрликон даже не сразу понял, о чем речь, — он давно уже не воспринимал пистолет как оружие, считая его частью одежды. Они как раз успели выйти из-под моста и дойти до того места, где снова начинался газон, стриженые кусты и липы, когда впереди показалась компания пилотов, идущих с вечера, и над прочими возвышалась изрядно раскрасневшаяся физиономия Баженова. Тут только Эрлен начал понимать, что имел в виду Кромвель.

Эдгар, строго говоря, не желал ничего дурного. Чувство веселой злости, охватившее его на выходе из архива, за последовавшие затем два часа разрослось до фантастических размеров, чему в немалой степени способствовала поглощенная чемпионом грандиозная комбинация из «Манхэттена», «Бурбона», «Международного», «Континенталя», «Шампань-Коблера», странного «Колибри» и еще чего-то в великом множестве. По причине, что Баженов был человеком практически непьющим, действие оказалось сногсшибательным едва ли не в буквальном смысле, а учитывая то, что до этапа оставалось два дня, все эти излишества сулили ему скорую встречу с обильной и малоприятной химией, о чем напрямую заявил старая черепаха Дэвис.

— Дэвис, — радостно ответил Эдгар, глядя широко открытыми карими, в каких-то веснушках глазами, — вот ответьте мне: разве я что-нибудь хоть раз украл? Я кого-то обманул? Нет, я старался делать честно. Дэвис, я честный человек!

Но это была уже пиковая стадия. Первый взрыв веселья Баженов испытал, когда вспомнил, что после эрленовских нулей на экране он не стал смотреть свои собственные показатели. Увы, там могли проскочить и сотые, и десятые, а кое-где, возможно, и единицы.

— Забыл! — сказал Эдгар бармену, встряхивая кубики льда в стакане. — Забыл посмотреть! Фрейд!

Среди подлинных, натуральных Эрленовых индексов тоже, бывало, попадались нули, например на кабрировании…

— Да ведь это и дурак сможет, — сообщил Эдгар все тому же бармену.

…Но в основном пестрели единицы, тройки, а случались и четверки. Тут Баженов даже захохотал, потрясенный открывшейся ему истиной: невозможно обыграть пилота, имеющего все нулевые индексы! А это значит, что кубок Серебряного Джона он уже проиграл, и роковой третий этап ровным счетом ничего не значит. Проиграли вообще все. Выиграл один Эрликон. Уже сейчас.

— Я ничего такого не сделаю, — объявил Эдгар собравшейся вокруг него публике, большинство из которой впервые наблюдали интеллектуала высшего пилотажа в таком виде. — Мне просто интересно, как он будет смотреть мне в глаза… неужели так же, как раньше? Ведь должно же что-то измениться, верно?

Этот дикий душевный зуд убедиться в реальности, как он полагал, предательства, прикоснуться к неведомому доселе извороту человеческой психики даже отвлек Баженова от сути самой загадки — не важно, как Эрлену удалось это сделать, бог с ним, в технический век живем, но ответь, дорогой друг, неужели ты хочешь остаться таким же, каким был до этого, когда у тебя в показателях сквозили твои родные двойки и тройки?

И вот, обуреваемый двумя неразлучными бесами — хмеля и правдоискательства, сопровождаемый тремя дружками-поклонниками, которых в старину назвали бы подпевалами, Эдгар умудрился-таки столкнуться с Эрликоном нос к носу.

— Серьезный прокол в нашей стратегии, — заметил Кромвель, оглядывая приближающиеся фигуры. — Признаю первым: теряем очки. Следовало избежать. У всех бывают просчеты; Эрли, мальчик мой, ты уж не бей его сразу — авось он как-нибудь уймется.

Несмотря на серьезность момента, Эрлен не мог не улыбнуться. Маршал по своей древней наивности считал, что любой слушатель ИК в первую очередь шпион-костолом международного уровня, и всерьез опасался ущерба летной солидарности. Правда, как и всегда, в кромвелевском лобовом подходе было много справедливого — хотя Эрликон и не был чемпионом Институга по программам «Ниндзя» и «Бэтмен», но учеником слыл способным, даже одаренным, так что габариты Баженова и какой-то там разряд его мало пугали. Но поднять руку на друга, да что там, просто безобразная сцена, свара на глазах у всех, на глазах у Инги — это ужасно… это невозможно. Может быть, и в самом деле следовало плюнуть на гордость и свернуть куда-нибудь раньше, как и предлагал Кромвель?

Они сошлись на полпути между мостом и пришвартованной неподалеку от него баржей-харчевней. Разгоняя мутные волны, навстречу друг другу прошли буксир и туристический катер; плавучий ресторан неторопливо качнул деревянными расписными надстройками. Пахло стряпней, сыростью и бензином.

— Ну, здравствуй, — сказал Эдгар. Против воли это прозвучало зловеще.

То, что друг появился не один, а в компании красавицы в модных очках, мало смутило Баженова, уж слишком горяч был его порыв, хотя где-то на краю сознания и мелькнуло опасение скандала.

— Мы уже виделись сегодня, — нарочито спокойно ответил Эрлен. — Инга, это мой друг, чемпион мира Эдгар Баженов.

Эдгар поклонился, страшно выпучив глаза. С него, казалось, вот-вот посыплются искры.

— Старик, я был сегодня в Центральном архиве, посмотрел твои коэффициенты… Откуда такая классика в наше время? А? Ну, да это ладно…

Эрликон понял с полуслова и похолодел. Вот что значило «этот длинный что-то почуял»… Итак, конец?.. Или… Что же… что же…

— Вот ты мне скажи, — продолжал Эдгар. — Ты все тот же человек, что был раньше? Ты вот так же можешь разговаривать с людьми, с репортерами? Со мной? Ты мне только ответь…

Все же кромвелевская выучка потихоньку сказывалась в Эрлене. Он почувствовал, что сдвигает брови совершенно в той же манере, что и маршал.

— Я не собираюсь ни о чем с тобой говорить здесь и в подобном тоне.

— Нет, отчего же? — возразил Эдгар, прямо-таки светясь. — Момент самый подходящий, тут все свои, не правда ли, сударыня? Ты мне только ответь, как старому другу, мне больше ничего не нужно: ты считаешь, что все может оставаться по-прежнему?

В подкрепление своих слов Баженов взял Эрликона за плечо. Тот решительно освободился:

— Старый друг не станет в доску пьяный приставать посреди улицы. Дай пройти, я тут не стану ничего обсуждать.

— Нет, станешь, — уперся Эдгар. Трое подпевал стояли вокруг, пока что не вмешиваясь, но и не собираясь уходить.

— Ладно, жердина, сейчас тебе будет фунт изюму, — посулил Кромвель, но что именно он собирался предпринять, так и осталось неизвестным, поскольку в эту минуту в разговор вмешалась Инга.

Коктейль кровей викингов и каталонских контрабандистов забурлил. Перво-наперво она небрежно махнула рукой в сторону, и этого движения не понял никто, кроме пары дюжих молодцев в «БМВ» на противоположной стороне улицы. Молодцы переглянулись, пожали плечами и вернули курки своих девяносто вторых1 — А ну, убери руку!