Журнал «Если» - «Если», 1999 № 03

Аналогичных упреков удостоился и роман В.Пелевина «Чапаев и Пустота». Разница в том, что В.Пелевина заметили в «толстых» журналах, где вошло в моду лениво поругивать роман за «недостоверное изображение буддизма» и отсутствие новизны. Кто-то из критиков умудрился выразить сожаление, что автор «не дорос» до понимая христианского вероучения. Всё очень красиво и наукообразно, вот только В.Пелевин о буддизме не писал. И о христианстве тоже. В общем, как сказал бы Спрут Спиридон, редуцирование текста — это «искусство определять новые явления старыми терминами». Боюсь, в наши дни читательская и писательская критика объяснила бы Иешуа, что он излишне увлекся восточными религиями, в частности, зороастризмом, но не сумел понять их до конца и потому многое напутал. («Видел я ваш хваленый МиГ-15. «Мессершмит» как «мессершмит», только крылья какие-то косые…»)

Но В.Пелевина и Д.Симмонса по крайней мере дочитали. Гораздо страшнее была судьба «Эфиопа» Б.Штерна. Эта книга создавалась автором, признанным мастером, давно вошедшим в «элиту», более трех лет. Роман был написан. Был издан. Даже удостоился неплохой (сравнительно) прессы.

И прошел мимо читателя.

Сейчас, когда Б.Штерн умер, кое у кого из нас, наверное, проснется старая фэновская совесть. Теперь, если найдется время, роман, может быть, даже прочитают. Текст «Эфиопа» сложен — в наши дни господства «литературной комфортности» это воспринимается как крупный недостаток произведения. Но ведь не нашла своего читателя и «Шайтан Звезда» Д.Трускиновской — изящная стилизация под арабские сказки, авантюрная повесть, соединяющая в себе элементы триллера, детектива, «женского романа» и даже мексиканского телесериала. Уверен: будь в книге лишь стилизованный, «знаковый» Восток диснеевских мультиков про Аладдина, «Шайтан Звезда» стала бы бестселлером. Но Д.Трускиновской удалось включить развлекательный текст в субстрат чужой и чуждой культуры, показать арабский мир изнутри, каким мало кто из нас его видел… этого читатели ей не простили.

«Миссионеры» Е. и Л.Лукиных в свое время вызвали сенсацию. Ныне же остались незамеченными и «Разбойничья злая луна», неожиданное и горькое «продолжение» «Миссионеров», и ироничная сказка «Катали мы ваше солнце». Зато стоило Е.Лукину пошутить и написать «простенько и со вкусом» «Декрет об отмене глагола», как получилось все и сразу — премии, читательское внимание и массовый приток новых членов в «партию национал-лингвистов».

Дело, конечно, не в том, что читатели были «хорошие», а стали вдруг «плохие». Лишь очень немногие люди обладают магией истинного зрения и способны видеть Реальный Мир, а не его подобие, искусно сотканное големами, эгрегорами, архетипами, а в наше время — еще и рекламой. В искривленном информационном пространстве и восприятие искривленное.

Объективно: жизнь стала быстрее и жестче, нам внушают, что нет времени на созерцание, на чтение, на размышление — надо работать и зарабатывать, а книга — обычный наркотик вроде «стакана водки для умных». И что с этим делать? Остается лишь перефразировать Франца Гальдера, бывшего с 1938 по 1942 год начальником германского Генерального штаба: «Того читателя, который был в 1986 году, мы сегодня даже приблизительно не имеем».

На противоположном полюсе тонкого мира кризис читательского восприятия обернулся дегенерацией писательского творчества. Литератор неожиданно для себя попал под тройное давление. Прежде всего он потерял энергетическую подпитку: исчезли десятки, сотни тысяч, миллионы людей, которым его творчество было жизненно необходимо, которые исступленно ждали нового романа, новой книги стихов… ну хотя бы маленького рассказа в «Химии и жизни».

Затем писатель (мы говорим сейчас об элите, о князьях, графах и герцогах, которые, по крайней мере, не знают или почти не знают проблем с публикацией, ибо все прочие в наши дни не оказывают на литературную жизнь сколько-нибудь заметного внимания) экономическим принуждением был поставлен перед необходимостью писать быстро. Профессионализм сейчас определяется именно так: умение сделать и продать не менее двух книг в год. Только в этом случае он, во-первых, остается «в обойме», а во-вторых, обеспечивает себе стандарт потребления где-то на уровне класса С6, по Азимову: «Кресло в экспрессе в часы пик, а не только с десяти до четырех, как сейчас. Лучшее меню в столовой сектора. Может быть, даже удастся получить новую квартиру и абонемент на место в солярии».

И главное — оказалось, что сложные тексты все равно не воспринимаются читателями адекватно. То есть дело не в том, что на один шедевр нужно затратить столько же времени, сколько на пять-шесть обычных «крепких» книг. Дело в том, что «крепкие книги» прочтут и, может быть, даже поймут, а шедевр — нет. Если некогда антиотбор свирепствовал лишь в «крутом детективе» и «фэнтези», то теперь он господствует в российской литературе безраздельно. И писателям приходится к этому как-то приноравливаться. Не надо искать в моих словах осуждение. «Какое я имею право беситься по поводу выбора, который делает человек, оставшийся один на один, без помощи, без надежды…» Никто ни в чем не виноват. Просто, так есть. Жаль только, что свой индивидуальный выбор ныне принято изображать как единственно возможный. С.Лукьяненко даже написал целую книгу, кстати, хорошую, только для того, чтобы объяснить самому себе преступную сущность духовного учительства — «Звезды — холодные игрушки».

На Востоке есть поговорка: «Если ты хочешь стать собственным Учителем, запомни, что у него очень глупый ученик».

Современное состояние российской «постиндустриальной» фантастики может быть описано тремя словами — мэйнстрим, сиквел и клон. Речь идет, разумеется, о лучших книгах, потому что творения Вилли Кона или пресловутого Ю.Петухова («Чудо-юдище вида ужасного, истекая слизью кошмарною, со своей чешуей отвратительной…» © А.Свиридов), равно как и многообразные «фантастические детективы», в которых от фантастики — «Бог из машины» для разрешения сюжетных коллизий, недоступных автору в терминах реального мира, а от детектива — кровища, которая «зимой и летом одним цветом», к литературе, хотя бы и находящейся в глубочайшем кризисе, отношения не имеют и рассмотрению здесь не подлежат.

(Поскольку анализ «всей фантастики» — дело заведомо беспредметное, мы ограничимся здесь лишь авторами и произведениями, лежащими на главной последовательности, то есть — в значительной степени определяющими современное состояние жанра и его видимые тенденции. Так, в рассмотрение заведомо не попадают писатели, вошедшие в литературу в далекую доиндустриальную эпоху и отказавшиеся меняться и соответствовать — Б.Стругацкий, В.Михайлов, А.Мирер, некоторые другие.)