Жюль Верн - Клодиус Бомбарнак (перевод Е. Брандиса, Н. Брандис)

— Поторапливайтесь! Поторапливайтесь! — повторяет переводчик. — Поезд не будет ждать.

— Я не допущу, я не позволю, чтобы он ушел без меня! — восклицает барон. — Мои документы… Куда они запропастились? Я, наверное, выронил бумажник, его принесут…

В эту минуту первый удар гонга будит на вокзале гулкое эхо. Поезд отойдет через пять минут. А несчастный барон надрывается от крика:

— Подождите!.. Подождите!.. Donnerwetter [84] Черт возьми! (нем.). , неужели нельзя потерять несколько минут из уважения к человеку, который совершает кругосветное путешествие за тридцать девять дней?..

— Трансазиатский экспресс не может ждать, — отвечает переводчик.

Выходим с майором Нольтицем на платформу, между тем как немец продолжает препираться с невозмутимым китайским чиновником.

Пока мы отсутствовали, состав изменился, так как на участке между Кашгаром и Пекином меньше пассажиров. Вместо десяти вагонов осталось восемь: головной багажный, два — первого класса, вагон-ресторан, два вагона второго класса, траурный — с телом покойного мандарина и хвостовой багажный. Русские локомотивы, которые везли нас от Узун-Ада, заменены китайскими, работающими уже не на жидком, а на твердом топливе.

Первым моим стремлением было подбежать к головному багажному вагону. Таможенные чиновники как раз осматривают его, и я волнуюсь за Кинко.

Впрочем, если бы обман открылся, весть о нем наделала бы много шуму. Только бы они не тронули ящика, не передвинули на другое место, не поставили вверх дном или задом наперед! Тогда румын не сможет выбраться из него, и положение осложнится…

Но вот китайские таможенники выходят из вагона, хлопнув дверью. Кажется, Кинко не обнаружили! При первом удобном случае прошмыгну в багажный вагон и, как говорят банкиры, «проверю наличность».

Прежде чем вернуться на свои места, успеваем с майором Нольтицем пройти в конец поезда.

Сцена, свидетелями которой мы становимся, не лишена интереса: монгольские стражники передают останки мандарина Иен Лу взводу китайской жандармерии, выстроившемуся под зеленым стягом. Покойник переходит под охрану двух десятков солдат, которые займут вагон второго класса, прилегающий к траурному. Они вооружены револьверами и ружьями и находятся под командой офицера.

— Должно быть, — говорю я майору, — этот мандарин действительно был очень важной персоной, если Сын Неба выслал ему навстречу почетный караул.

— Или охрану, — отвечает майор.

Фарускиар с Гангиром тоже присутствуют при этой церемонии, и нечему тут удивляться. Разве такое значительное должностное лицо, как господин директор правления, не обязан следить за знатным покойником, вверенным заботам администрации Великой Трансазиатской дороги?

Раздается последний удар гонга. Пассажиры спешат в вагоны.

А где же барон?

Наконец-то! Он вихрем вылетает на платформу. Ему все-таки удалось найти свои документы в глубине девятнадцатого кармана и в самую последнюю минуту получить визу.

— Едущих в Пекин прошу занять свои места! — зычно возглашает Попов.

Путешествие продолжается.

Теперь поезд идет по рельсам одноколейной китайской дороги. И локомотив китайский, и управляет им китаец-машинист. Будем надеяться, что ничего худого не случится — ведь с нами едет сам Фарускиар, один из директоров правления Великой Трансазиатской магистрали.

А если даже и случится что-нибудь вроде крушения, то это только развеет дорожную скуку и даст мне материал для хроники. Вынужден признаться, что действующие лица, внесенные в мой реестр, не оправдали ожиданий. Пьеса не разыгрывается, действие продвигается вяло. Нужен какой-то театральный эффект, который выдвинул бы всех персонажей на авансцену, как сказал бы господин Катерна, нужен «хороший четвертый акт».

В самом деле, Фульк Эфринель и мисс Горация Блуэтт попрежнему заняты своими интимно-коммерческими разговорами. Пан Шао и доктор Тио Кин поразвлекли меня немного, и больше с них ничего не возьмешь. Супруги Катерна — всего лишь обыкновенные комедианты, и в моем спектакле не найдется для них подходящей роли. А Кинко… Кинко, на которого я больше всего надеялся… легко переехал границу, благополучно прибудет в Пекин и преспокойно женится на своей Зинке Клорк. Да, мне решительно не везет! Из покойного мандарина Иен Ау тоже ничего занятного не вытянешь. А между тем читатели «XX века» ждут от меня сенсаций!

Уж не взяться ли мне за немецкого барона! Нет! Он только смешон, а смешное граничит с глупостью, привилегией дураков, и потому не может быть интересной. Итак, возвращаюсь к прежней мысли: нужен главный герой, а шагов его до сих пор не слышно даже за кулисами. Больше медлить нельзя. Пора завязать более близкое знакомство с великолепным Фарускиаром, инкогнито которого раскрыто. И возможно, господин директор не будет теперь таким замкнутым. Мы как бы подведомственные ему лица, а он — мэр нашего городка на колесах и, как всякий мэр, должен помогать своим согражданам. Заручиться покровительством столь важного чиновника полезно и на тот случай, если бы обнаружился обман Кинко.

Покинув Кашгар, поезд идет с умеренной скоростью. На горизонте видны громадные массивы Памирского плоскогорья, а дальше, к юго-западу, проступают хребты Болора — кашгарского пояса с вершиной Тагармы, которая теряется в облаках.

Ума не приложу, как убить время. Майор Нольтиц никогда не бывал в этих местах, и я не могу больше делать записи под его диктовку. Доктора Тио Кина невозможно оторвать от книжки Корнаро, а Пан Шао, по-видимому, лучше знает Париж и Францию, чем Шанхай и Пекин. К тому же в Европу он ехал через Суэцкий канал, и восточный Туркестан знаком ему не больше Камчатки. Слов нет, он очень любезный и приятный собеседник, но на этот раз я предпочел бы поменьше любезности и побольше оригинальности.

Потому и приходится слоняться из вагона в вагон, торчать на площадках, вопрошать безмолвный горизонт, прислушиваться к разговорам пассажиров.

А вот и первый комик с субреткой о чем-то весело болтают. Подхожу поближе. Оказывается, они поют вполголоса.

«Люблю моих я индюшат… шат… шат», — заводит госпожа Катерна.

«А я люблю моих овец… вец… вец», — вторит комик, мастер на все руки, который в случае надобности берется и за баритональные партии.

Они, готовясь к выступлению в Шанхае, повторяли знаменитый дуэт Пипо и рыженькой Беттины. Счастливые шанхайцы! Они еще не знают «Маскотты»! [85] «Маскотта» — оперетта французского композитора Эдмона Одрана, написана в 1880 году.

Рядом оживленно беседуют Фульк Эфринель и мисс Горация Блуэтт. Улавливаю конец диалога:

— Боюсь, что в Пекине вздорожали волосы, — говорит маклерша.