Жюль Верн - Паровой дом (пер. В. Торпакова)

— А почему бы нам не изменить наш путь? — спросил я тогда. — Если хотите, Мак-Нил, я поговорю с Банксом, с капитаном Худом…

— Уже поздно, — ответил сержант. — К тому же мне кажется, что полковник хочет вновь увидеть, возможно в последний раз, театр этой ужасной войны, хочет пойти туда, где леди Монро нашла свою смерть, и какую смерть!

— Если вы так думаете, Мак-Нил, — отозвался я, — лучше позволить полковнику Монро делать что он хочет и ничего не менять в наших планах. Как часто находишь утешение в том, что идешь поплакать на могилу того, кто дорог.

— На могилу — да! — воскликнул Мак-Нил. — Но разве это могила — колодец Канпура, куда столько жертв было сброшено как попало! Разве там есть надгробный памятник, похожий на те, за которыми ухаживают добрые руки благочестивых людей на наших кладбищах в Шотландии, — они утопают среди цветов, в тени красивых деревьев, с именем, единственным именем того, кого больше нет! Ах, сударь, я боюсь, как бы горе моего полковника не стало непереносимым, но, повторяю вам, сейчас уже слишком поздно пытаться свернуть его с этого пути. Кто знает, не откажется ли он следовать за нами после этого? Да, пусть все идет своим чередом, пусть Бог нас ведет.

Очевидно, говоря таким образом, Мак-Нил знал кое-что о планах сэра Эдуарда Монро. Но все ли он мне сказал и не было ли желание увидеть Канпур тем мотивом, что заставил полковника Монро покинуть Калькутту?

Как бы то ни было, сейчас его как магнитом притягивало место, где произошла развязка трагедии. Надо было оставить все идти своим чередом.

У меня мелькнула мысль спросить сержанта, не отказался ли он, со своей стороны, от всякой мысли об отмщении, одним словом, верил ли он, что Нана Сахиб умер.

— Нет, — четко ответил мне Мак-Нил. — Хотя я не имею никаких данных, на которых мог бы обосновать мое мнение. Не думаю, не могу поверить, что Нана Сахиб мог умереть и избежать наказания за столько преступлений. Нет. И тем не менее я ничего не знаю, ничего не выяснил. Мною движет, скорее, инстинкт. Ах, сударь, сделать целью своей жизни законную месть — это было бы нечто… Пусть небо сделает так, чтобы мои предчувствия не обманули меня, и однажды…

Сержант не закончил… Его жест указывал на то, что не хотели выговорить его уста. Слуга был заодно со своим хозяином!

Когда я передал смысл этого разговора Банксу и капитану Худу, оба согласились, что маршрут не должен и не может быть изменен. К тому же вопрос о том, чтобы пройти через Канпур, никогда не вставал, и, когда мы переправимся через Ганг в Бенаресе, мы должны будем направиться прямо на север, пересекая восточную часть королевства Ауд и Рогильканд. Что бы ни думал Мак-Нил, все же не было полной уверенности в том, что сэр Эдуард Монро захочет посетить Лакхнау или Канпур, которые вызвали бы у него столько жутких воспоминаний, но тем не менее, если бы он захотел это сделать, никто не стал бы возражать.

Что касается Наны Сахиба, то он был настолько знаменит, что если известие о его появлении в президентстве Бомбея не было ложным, то нам предстояло вновь услышать о нем. Но при отъезде из Калькутты никаких сведений о набобе не поступило, а те, что удалось собрать по дороге, заставляли думать, что власти были введены в заблуждение.

Во всяком случае, если здесь и было что-то правдоподобное и если полковник Монро действительно имел тайный план, казалось странным, что Банкс, его самый близкий друг, не был в него посвящен, а предпочтение было отдано сержанту Мак-Нилу. Но это, несомненно, было связано с тем, что Банкс сделал бы все, чтобы помешать полковнику пуститься в опасные и бесполезные поиски, тогда как сержант, как видно, толкал его на них.

Девятнадцатого мая к полудню мы миновали Читтру. Паровой дом находился теперь в четырехстах километрах от отправной точки. На следующий день, 20 мая, поздним вечером, после изнуряюще жаркого дня Стальной Гигант подходил к окрестностям Гаи. Остановку мы сделали на берегу священной реки Фалгу, хорошо известной паломникам. Оба дома поставили на красивом лугу, в тени роскошных деревьев, примерно в двух милях от города.

Мы имели намерение провести в этом месте до полутора суток, то есть две ночи и день, так как осмотр достопримечательностей представлялся крайне интересным, как я уже говорил раньше.

На следующий день, в четыре часа утра, чтобы избежать дневной жары, Банкс, капитан Худ и я, расставшись с полковником Монро, направились к Гае.

Утверждают, что 150 тысяч богомольцев стекаются каждый год к этому центру брахманских сооружений. В самом деле, при приближении к городу дороги оказались забиты огромным числом мужчин, женщин, стариков и детей. Все они нескончаемой процессией двигались по сельской местности, преодолев тысячи трудностей долгого пути, для того чтобы выполнить свои религиозные обеты.

Банкс уже посещал эту территорию Бихара в то время, когда составлял проекты железной дороги. Он знал местность, лучшего гида мы и не могли пожелать. К тому же он заставил капитана Худа оставить в лагере все его охотничье снаряжение, так что не приходилось опасаться, что наш Немврод покинет нас по дороге.

Немного не доходя до города, которому вполне справедливо можно было бы дать название Святого города, Банкс показал нам священное дерево; возле него в позе обожания уже стояли паломники всех возрастов и обоих полов.

Это было дерево пипал [91] Дерево пипал (дерево Бодхи) — смоковница. Распространены по всей Индии. Главное находится неподалеку от Гаи. (По преданию, после семи лет отшельничества и размышлений под этим деревом Сиддхартха Гаутама познал истину и стал Буддой — просветленным.) Почитается как священное дерево. Привлекает огромное количество паломников. с огромным стволом, и хотя большая часть ветвей высохла от старости, ему вряд ли было более двухсот или трехсот лет. Так установил господин Луи Русселе [92] Луи Русселе (1845 — после 1890) — французский географ и путешественник. два года спустя во время своего интересного путешествия в Индию с раджей.

Дерево Бодхи — таково название последнего представителя священных пипалов, которые окружают это место в течение долгих веков, первое из них было посажено около пятисот лет до христианской эры. Возможно, что для фанатиков, распростертых у его подножия, это и было то самое дерево, которое освятил здесь Будда. Оно возвышается теперь на разрушенной террасе, совсем близко от кирпичного храма весьма древнего происхождения.

Присутствие трех европейцев среди тысячи индусов воспринималось паломниками не особенно благосклонно. Нам ничего не говорили, однако мы не могли ни добраться до террасы, ни проникнуть в развалины храма. К тому же богомольцы теснились там, наверху, и было трудно проложить себе дорогу сквозь них.