Святослав Логинов - Землепашец

ЛОГИНОВ Святослав

Землепашец

-- Ой мороз, мороз, -- не морозь меня!

Не морозь меня, моего коня!..

На Земландии стоял прохладный сезон. Даже на солнцепёке температура не поднималась выше двадцати пяти по Цельсию. Вот летом будет жарко, а сейчас -- благодать. Жаль морозы тут бывают только в песне. И кони тоже, только в песне, не прижились кони в этих местах.

-- Моего коня-а... белогривого!..

Диковинное существо, на котором скакал Сагит, называлось копытень и напоминало никак не коня, а скорее барана-переростка. Волны грязно-жёлтой шерсти, крутые рога, за которые удобно держаться во время скачки, даже подобие курдюка, трясущееся сзади -- роднили копытня с овцами. Но если взглянуть на морду... Четыре узких глаза, защищённых от попадания мошки, но дающие круговой обзор -- подобного ни у какого барана не сыскать. А ещё пасть, здоровенная, бегемоту впору, перегороженная решёткой тонких роговых пластинок, заменяющих копытню зубы. Как и все крупные животные на Земландии, копытень был насекомоядным и даже на бегу не переставал кормиться. Рои гнуса, тучи белых бабочек, облака мошкары исчезали в бездонной глотке. Чем быстрее мчится копытень, тем больше достанется ему порхающих харчей, а что на спине сидит человек, так на это копытню наплевать.

Скакун приостановился и сплюнул комок непереваренного хитина.

-- Но!.. -- поторопил Сагит.

До посадочной площадки оставалось почти двадцать минут хорошего хода. Копытень разинул ртище и припустил рысью.

Посадочная площадка, выстроенная ещё первопоселенцами, располагалась на вершине крутого холма, где ветер, по задумке строителей, должен был сносить кровососущих насекомых. Осенью здесь и в самом деле легче дышалось, а в иное время заметной разницы не было.

Сагит спрыгнул на землю и отпустил копытня, хлопнув его ладонью по мохнатому боку. Целый выводок моли взлетел от хлопка и закружил вокруг зверя. Сагит недовольно поджал губы: опять вся шерсть будет испорчена, ничего не удастся состричь...

Копытень, почуяв волю, распахнул пасть и помчал пастись в комариную низинку, где было больше кормов. Сагит подошёл к флаеру, заперся в кабине, задал машине курс и лишь потом стащил с лица москитную маску.

В кабине было прохладно и пахло репеллентами. Флаер поднялся в воздух и, набирая скорость, полетел с сторону океана. Лететь предстояло на материк, где располагалась биостанция и центральная сельскохозяйственная усадьба.

Континент встретил Сагита сотообразными шестиугольниками распаханных полей. Пахота была в разгаре, а сев покуда не начинался, так что поля казались с высоты серыми проплешинами. Однако, тому, кто понимает, открывалась совсем иная картина. Не было во вселенной чернозёмов плодороднее земландских и не было места, где бы урожай давался с таким трудом и издержками. Зерно ещё лежит в почве, а червец и нематода, кузька и хлебная моль уже портят его. И едва под жарким солнцем проклюнутся первые ростки, как начнётся небывалый жор, пиршество тлей и гусениц, всевозможных личинок, нимф и имаго. Земландия -- планета насекомых, и уж вредители постараются, чтобы никто кроме них не собрал здесь урожая.

На полях континента борьба с насекомыми была поставлена на широкую ногу. В каждом узле, где края шестиугольников соприкасались вершинами, возвышались башенки излучателей, которые должны отпугивать и убивать зерноядных вредителей. Поговаривали, что инсектициды, строго запрещённые к применению потихонечку распылялись на здешних полях. Ничто не помогало, жадные инсекты сжирали девяносто процентов будущего урожая.

Местные растения с горем пополам сопротивлялись нашествию вредителей.

В любой травинке собирался такой комплекс ядов, что воинственный индеец умер бы от стыда за своё кураре. Смолка и латекс заливали гусениц и травоядных клещей, галлы превращались в гробницы для неловко отложенной кладки, росянки мстили листорезам, напоминая, что не только насекомые едят траву, но и трава порой питается насекомыми.

Удивительным образом сами насекомые не враждовали друг с другом. Не

было на Земландии хищных клопов, не роились осы, божьи коровки не

уничтожали тлей, карапузики не пожирали чужие личинки. Впрочем, как

сказал мудрый итальянец Сандро Торричелли: "Природа не терпит пустоты".

Все крупные земландские животные были насекомоядными. Гигантские муравьеды и склизкие жабы, кроты и землеройки, буравящие чернозём, слепая червяга и зоркий осоед. Спасаясь от комаров и москитов, они одевались в густую шерсть и перья или покрывались липкой слизью, но упорно следовали за своими вкусными врагами. Тучи птиц пировали, словно розовый дрозд во время нашествия саранчи. Яды, которыми насквозь пропитались насекомые, ничуть не вредили хищникам.

Насекомыми питались и звери, подобных которым нигде во вселенной больше не встречалось. Только здесь зверюга размером со слона могла прокормиться москитами. Разумеется, уникальный животный мир Земландии находился под строгой защитой, что ещё больше затрудняло земледелие.

Так и получилось, что зерно, собранное на тучных пажитях Земландии, по себестоимости превосходило изысканные фрукты Эдемии, а по качеству уступало тому убожеству, что собиралось на рекультивированных делянках старой Земли. Годилось оно только для технических целей, ибо никто не мог гарантировать, что вместе с зерном не будет размолото ядовитое семечко земландского сорняка или бирюзовые надкрылья жука.

Один за другим разорились фермеры, соблазнённые некогда слухами о сверхъестественных чернозёмах, теперь на Земландии оставалось всего два хозяйства: принадлежащая государству центральная усадьба и ферма Сагита. Усадьба приносила огромные убытки и держалась лишь благодаря ежегодным субсидиям. А вот Сагит, судя по всему, благоденствовал и, хотя не сдавал на приёмный пункт ни единого зёрнышка, но и протекционистскими законами пользоваться не желал, говоря, что вполне может прокормить себя сам.

Конечно, это казалось подозрительным всем, а особенно инспектору по охране окружающей среды Аниэлю Гоцу.

В директорском кабинете как и во всяком помещении, где приходится бывать людям, царила прохлада и витал чуть заметный запашок репеллентов. Директор хозяйства Роберт Никифоров, неулыбчивый коренастый мужчина, какие только и могут быть директорами госпредприятий, сидел в кресле и изучающе разглядывал Сагита.

-- Семена, говоришь? -- переспросил он.

-- Двенадцать тысяч тонн, -- подтвердил фермер.

-- Посадочный материал?

-- Ну конечно... На еду я покупаю отдельно, да и сколько мне надо, на еду-то? Я же сейчас считай один, дети в институтах учатся, жена по пансионатам мотается, скучно ей в деревне.