Говард Лавкрафт - «Если», 1997 № 02

Итак, вернувшись в Москву, я попросила экспертов посмотреть эти рисунки, и шесть специалистов независимо друг от друга пришли к выводу, что более половины (!) опрошенных детей в психоневрологическом отношении неблагополучны. Взрослые об этом, естественно, не догадывались…

Сам же ребенок не обладает достаточным опытом, чтобы объяснить, что с ним происходит. Но внутренний сумбур постоянно «транслируется» на окружающих: слезы, капризы, крики. Часто такие дети не могут ни на чем сосредоточиться (а родители воспринимают это как «сознательное издевательство»). На уровне младших детсадовских групп подобное поведение еще терпят, но ситуация неизбежно обостряется, когда начинаются учебные задачи. Родители пытаются наказывать своих детей, однако в данном случае все бессмысленно, и ответом будет не прилежание и послушание, а скорее, истерика… Это не означает, что «проблемного» ребенка нужно всегда гладить по головке. Есть множество практических рекомендаций, среди которых главная — режим. Никакой непредсказуемости в течение достаточно длительного времени, никаких «сюрпризов», если потом ребенок бушует, долго не может «войти в берега».

Психологическое следствие проблем, которые я пытаюсь описывать, состоит в том, что и родители, и ребенок находятся в некоем напряжении. Родителей упрекают — не могут не упрекать, — им говорят (в самой мягкой редакции), что их отпрыск ни с кем не желает считаться, возможно, они не уделяют ему достаточно внимания… Слушать подобное родителям, конечно, обидно, потому что сии только и делают, что «уделяют внимание». И родители стыдятся, просто перестают получать удовольствие от общения с собственным сыном или дочерью, думают о том, как бы сделать, чтобы ребенок их не подводил. Мне кажется, стыд друг за друга — очень деструктивная эмоция.

На самого ребенка общество как бы ставит штампик: «трудный». И в таком порочном круге, не будучи в состоянии сам справиться с проблемами, человек растет, потом сам становится родителем…

Но пора поговорить о детях физически здоровых, чьи «концерты» — результат плохого воспитания или вообще его отсутствия, подмены совсем другими вещами.

На примере родителей прекрасно видно, насколько мы зависимы от мнений окружающих, как охотно и часто, увы, смотрим на все сквозь чужие очки. В том числе и на собственных детей. В каком выигрышном положении находятся те, кому говорят: «Ах, какой у вас чудный малыш!», и как страдают те, кто пусть не слышит «идиот и хулиган», но не слышит и слов похвалы…

Понятие «вести себя хорошо» варьируется в зависимости от того, где: в какой стране, городе или деревне растет человек. В России традиционно более распространена система запретов и наказаний: поставить в угол, лишить сладкого и так далее. Считается, что без этих педагогических приемов человек, способный считаться с интересами других людей, просто не вырастет.

Есть иная модель воспитания, когда до определенного возраста (младших школьных классов) ребенку разрешается делать все, что ему заблагорассудится, скажем, играть, бегать, кричать и шуметь в общественных местах. Во многих странах поведение детей не регламентируют так строго, как это принято у нас.

Моя подруга (она живет в Израиле) рассказывала, как в автобусе мальчик лет восьми, рассевшись прямо на ступеньках у двери, с удовольствием ел чипсы, абсолютно не обращая внимания на пассажиров, которым он мешал входить и выходить. Какая-то старушка попыталась чуть ли не перелезть через мальчишку — тот и не подумал отодвинуться. Другие пассажиры, с тоской наблюдая за происходящим, все же не вмешивались. Тогда моя подруга взяла и буквально оттащила мальчика от двери. «Я видела, — говорила она, — что половина пассажиров вздохнула с облегчением: вот, мол, кто-то взял на себя ответственность за «силовое» решение. Зато другая половина была в негодовании… А сам ребенок вообще ничего не понял».

У меня и к «запретительной», и к «разрешительной» системе воспитания двойственное отношение. Проще всего было бы сказать, что запреты порождают «тоталитарную психологию». Либо: если человека не научить определенным вещам в детстве, он не научится им никогда. Либо: хорошо, что человек растет свободным; у взрослого не окажется того запаса зла, который заставит его впоследствии быть агрессивным…

И то, и другое, и третье — схемы. Формальная логика здесь бессильна, иначе почему из «свободно» воспитанных детей вырастают такие чуткие, ответственные взрослые? И почему человек, приученный вежливо говорить «здравствуйте», может стать монстром.

Какой-то шутник во фразе «Все мы родом из детства…» переделал слово «родом» на «уродом». Так вот, если в детстве нас не сделают уродами, здороваться как-нибудь научимся…

Единственное, о чем я, исходя из собственного профессионального и личного опыта, могу говорить абсолютно уверенно: «практика» унижений в детстве не полезна никогда и никому. И все, что получено в результате унижений — будь то успех, умение красиво одеваться, любые «добродетели», — все это оплачено слишком высокой ценой. В самом тяжелом случае — ценой отказа от собственного «я».

Помните рассказ Куприна «Белый пудель»? Там бродячие артисты, старик-шарманщик и мальчик, ходят по богатым дачам в Крыму и выступают с собачкой. На одной из дач, где они надеются подзаработать, есть некий Трилли, невероятно злобный, истеричный барчук… Подавай ему собаку — и все тут.

Эдакий монстр, выросший, по-видимому, из совершенно нормального младенца.

Рассказ дает слишком мало материала, чтобы реконструировать историю этого домашнего тирана, вокруг которого вращаются мамки и няньки, но, руководствуясь жизненным опытом и практикой психотерапевта, можно попытаться это сделать.

По-видимому, Трилли — единственный ребенок в очень богатой семье. Наследник. Ребенку всегда давали все самое лучшее, дорогое: его учили, лечили, следили, чтобы он дышал свежим воздухом, играл только с воспитанными детьми и так далее. Почему же он таким стал?

Не хочется углубляться в теоретические дебри, но простой ответ будет слишком кратким и невнятным: ему давали не то, в чем он нуждался больше всего. Настоящей любви и ясных реальных ограничений, похоже, этот мальчик в своей жизни не знал.

В психоанализе существует такое представление: ложное «я». Всякий человек в той или иной степени способен удовлетворять ожидания других, казаться таким, каким его хотят видеть. Взрослому это дается ценой некоторого насилия над собой. Иногда, если речь идет о чем-то серьезном, «мимикрия» может стоить здоровья, душевного покоя. Ребенок плохо защищен от посягательств на его внутренний мир, так как слушаться взрослых — одна из его основных функций. Между тем непослушание вовсе не обязательно признак распущенности и дурного нрава: умение говорить «нет» — путь человека к самоинтеграции. Он не может ВСЕГДА поступать так, как КОМУ-ТО хотелось бы. Потому что тогда ЕГО не будет. Всякий человек должен учиться говорить «нет» окружающему миру, хотя этот мир может в ответ сердиться, наказывать его. Если полностью задавить непослушание, можно в конце концов получить «я» без берегов, как у того Трилли, который всерьез считает себя всемогущим, или «расколотое «я» шизофреника (недавно на русском языке вышла одноименная книга психоаналитика Лэнга, где очень точно описано это состояние).