Роберт Силверберг - «Если», 1998 № 03

— ?..

— Ты слушай. Сейчас Шаман должен удобрить поле, чтобы на следующий год посеять и еще через год убрать урожай, потому что иначе — зубы на полку. Поэтому я и гроблю целых два отпуска, хотя, видит Бог, мне и без этого есть чем заняться, хотя бы Фэй из Ист-Тонаванды. Сечешь?

— Откуда мне знать, что ты не сумасшедший?

— А кто тебя починил?..

Я не знал о многом из прописей, зато там, где я теперь живу, все все знают. В двухстах тысячах световых лет от моей прежней галактики время течет иначе. Я смотрю на небо Сандулека, успевающего произвести пять оборотов за одну секунду, и вижу истории всех миров, собранных на «оп-ля»…

Шаман избрал для своего появления на свет утробу жительницы Северной Америки XX века. Он выяснил, что вербовать себе сторонников среди египтян слишком трудно, среди индийцев слишком легко, японцы оказались чересчур властными, австралийцы излишне анархичными; зато американская буржуазия пришлась в самый раз. Он гипнотизировал детей, рассказывая им байки про фараонов и инопланетян; причем себя он неизменно помещал в середину — Тутмос [8] Речь идет о Тутмосе IV (1413–1405 гг. до н. э.), который, увидев вещий сон, раскопал Сфинкса, засыпанного к тому времени песком , потомок Хефрена, сына Великого Сфинкса. Сравните статую Хефрена и Сфинкса: разве не одно и то же лицо? В древности, будучи Тутмосом, он выкопал и оживил человека-льва со звезд.

В доказательство он заставлял сверкать молнии, танцевать звезды, старых делал молодыми. Он калечил и убивал без зазрения совести, твердя, что черпает силы у Отца Страха — Абу-аль-Хаула, Великого Сфинкса. Каждый год он навещал Гизу, обитель Отца Страха. Путешествие было нелегким, и он придумал новый, более надежный путь. Для того и собрал свой Космический Народ, для того и просверлил дыру у меня в мозгу. Он просверлил много дыр во множестве голов, он издырявил весь Космический Народ, и все без толку.

И только на дне дыры, пробитой в моем мозгу, он узрел Абу.

— Что же мне делать? Что?! Вы же ничего мне не сказали!

Они собрались уезжать, оставив меня на обочине. «Жук» затормозил, обдав меня пылью. Я подбежал к окну Иззи. Сарвадука скрипел зубами и брюзгливо повторял:

— Бабы, бабы! Ты обещал, Иззи. Я хотел посвятить этому отпуск.

— Не обращай на него внимания, — посоветовал мне Иззи. — Что ж, увидимся через годик! Не бойся, доживешь! Я тебя запломбировал — на год должно хватить. Только помни, пломба временная. Если ты начнешь чувствовать давление… что сказать? Попробуй клеверное масло или молитву. У меня связаны руки, парень. Через несколько дней мне надо быть на фабрике, иначе меня вышибут… Кстати, я только что узнал: Северный Вьетнам опрокинул Южный. Полный раз-гром! Все кончено. Не забудь, Мэл, это хорошая точка отсчета. Ничего, на будущий год мы тебя вспашем и посеем соль, чтобы никто не мог собрать на тебе урожай.

Они унеслись прочь. Солнце жгло, как оголтелое, вокруг было белым-бело. Я не знал, что делать, а просто остался стоять, как столб. Я глазел в точку, где недавно находился Иззи, пока у меня не свело шею. Тогда я поплелся к торговым автоматам и туалетам.

Они вернулись, но не сами по себе, а через музыкальный автомат. Автомат стоял в кафе с противоположной стороны шоссе. Помочившись, я понял, что податься мне больше некуда. Я побрел по стеклянному подвесному переходу, все еще зачарованный волшебным ощущением, когда что-то, хотя бы жидкость, покидает мое тело: здесь целых двенадцать часов я держал в себе ВСЕ.

На каждом столике было по музыкальному автомату. Я сел за ближайший и выудил из кармана невесть откуда взявшийся четвертак. Я сунул монету в прорезь и нажал кнопку А-1 — «Если хочешь пищи для размышлений, выкуси вот это» Джонни Абилена и «Косарей». Через секунду я услышал голос Иззи.

— Эй, приятель, наркотики здесь ни при чем.

Остальные продолжали есть, не обращая внимания на голос Иззи, сочащийся из всех динамиков. Передо мной пил кофе и задумчиво любовался дымом от собственной сигареты худой загорелый водитель-дальнобойщик с блеклыми татуировками на обеих руках. За несколькими столиками устроились многочисленные и говорливые туристские семейки. Толстый старый хиппи в подрезанных обтрепанных джинсах расположился рядом с кассой и рассматривал объявления, людей, водителя и меня. Выходит, слова Иззи были понятны мне одному.

— А ты меня слышишь? — испуганно прошептал я.

— Нет, — ответил он и засмеялся. Из левого динамика донеслось раздраженное бормотание. Я узнал Сарвадуку. — Ладно, ладно, — ответил ему Иззи, — постараюсь. Ну, не удержался… Только что вошел тип, — обратился Иззи ко мне, — вон тот, в шлепанцах на босу ногу, видишь? Он с Сандулека, но на нашей стороне. Главное, не отдавай ему ничего своего. — Помехи. — Я же сказал: в Мемфисе! Дай передохнуть, Вадука: все-таки здесь — межгалактические проблемы. «После того, как ты обвела меня вокруг пальца и сделала беглецом, нечего совать мне в лицо свою любовь!»

Джонни Абилен! Голос Иззи потонул в гитарном вое. Я учуял жасмин Сарвадуки, потом запах пропал. Остались одни «Косари».

Толстяк подвалил к моему столику.

— Не возражаешь, если присяду? — Я пожал плечами. Усаживаясь и пристраивая свое брюхо, он задел соседний столик, за которым восседал татуированный дальнобойщик.

— Эй! — У татуированного расплескался кофе.

— Прошу прощения, — пропищал мой сандулекский связной, виновато оборачиваясь.

— Полегче! — Дальнобойщик накрыл кофейную лужу салфеткой и снова погрузился в созерцание сигаретного дыма.

Хиппи сосредоточился на мне:

— Как тебя зовут? Я Цыган. Дожидаюсь сестру. Она в сортире. Никак не выходит, хоть тресни! Прямо не знаю, почему она столько времени там торчит! Как, говоришь, тебя зовут?

— Мэл, — отозвался я. Перед глазами у меня всплыло какое-то неясное изображение, отказывавшееся фокусироваться. Напрасно я пытался присмотреться, что это такое. Наконец я догадался, что это мысль, чье-то имя на кончике языка, полузабытое лицо, мерцание, за которым ничего нет.

Это осталось во мне от Иззи. Мое подсознание шарило по неясной мысли, как язык шарит по ниточке, застрявшей между зубами, как лейкоциты распознают вирус. В мозгу засело что-то чуждое, но твердое.

— Чего ты таращишься на мою бороду? — осведомился сандулеанин. — В ней что-то застряло?

Я как будто нашел разгадку. В голове сидел мой папаша, Беглый Джо! Его рука дергала изнутри затычку, которую Иззи загнал мне в башку. Папаша пытался ее выбить. Кстати, он сгинул, когда мне было всего два года: пока мы с матерью пропадали в сувенирной лавке у Ниагарского водопада, его и след простыл.