Рэй Олдридж - Фермер любви

«Понятно», — сказала она.

«Кроме того», — продолжил он, словно она ничего не сказала. «У меня нет иллюзий относительно моих способностей и устройств. Я полагаюсь на своих субъектов, для того, чтобы делать свое искусство. Мне не нравятся те фермеры любви, которые пытаются синтезировать своих персонажей из пустого воздуха, заставить их делать всё деревянными шагами, дёргая их за ниточки, вкладывая словам им в рты и фальшивый свет и их мёртвые глаза. Такие высокомерные, верят, что они понимают любовь настолько хорошо, что их слабые выдумки имеют какую-то красоту, какой-то отклик. Искусство — это наблюдение, а не создание; что кто-то может создать, что уже не было триллион раз сделано прежде?»

Его глаза загорелись сверкающей, болезненной яростью, и она снова испугалась его. Она отодвинулась, скрестила руки под грудью и отвернулась.

«Нет, нет», — сказал он голосом неожиданно мягким и низким. «Прости. Мне не следовало быть таким резким. Если Гэрсо-Яо мёртв, так это всё та, молодая Эрриэнжел — и она была всего лишь глупой, не злобной. Я верю, что мы можем учиться на наших ошибках и что мы можем измениться и стать способными любить». Она подняла взгляд и на мгновение увидела его лицо обнажённым, незамаскированным его обычной бронёй городской уверенности. «Я должен верить в это», — прошептал он, опуская взгляд, руки — на коленях, сцепленные вместе.

Она хотела обвиться руками вокруг него и подарить ему то утешение, которое могла… но не осмелилась… и после рассердилась на себя.

Молчание висело между ними до тех пор, пока она не подумала, что может задохнуться в нём. Наконец он заговорил. «Через несколько дней мы попробуем снова. Боюсь, я не правильно выбрал. В следующий раз я буду действовать лучше; буду изучать более тщательно, доберусь до самой сути. Мы справимся, я уверен». Он похлопал её по руке и одарил своей изумительной улыбкой.

Она кивнула.

«А пока», — сказал Мэмфис. «Мы отдохнём. Если хочешь, я могу показать тебе кое-какие развлечения, которые у нас здесь есть».

«Пожалуйста», — сказала она, скрывая желание. Она решила, что продолжить с ним общение — интересно. Она уже не была молодой девушкой, чтобы тотчас впасть в пламенные объятия страстной влюблённости, но всё же… было что-то интригующее в этом рабовладельце. Нет, поправила она себя, на самом деле он не был рабовладельцем; он был художником, чья работа требовала рабов. Она нахмурилась. Почему, собственно, так?

«Я могу спросить тебя о твоей работе?»

«Конечно», — сказал он. «Хотя на некоторые вопросы я предпочёл бы не отвечать».

«О. Ну, можешь сказать, почему ты используешь рабов в своём искусстве? Почему не записывать любовь свободных Граждан?»

Он ещё улыбался, хотя выглядел немного смущённым. «По нескольким причинам, Эрриэнжел. Одна — экономическая; Граждане потребовали бы слишком большую часть валовой прибыли за свой вклад, а наше ремесло — дорогое. Кроме того, большинство людей смотрит на свои любовные истории как на личные; они чувствуют нежелание делать свои переживания публичными. Сам я этого не понимаю… почему бы не прославлять свою любовь?» На мгновение он показался печальным. «Будь у меня большая любовь, вселенная узнала бы об этом».

Эрриэнжел нашла это очень странным. У него нет любимой? Непостижимо, если только его стандарты не были невероятно высоки. Возможно, он частенько превращался в отвратительное существо.

Он продолжал. «К тому же… те, кто сильно любят, часто и не богаты, и не красивы, и если я хочу найти спрос на свою работу, я должен помнить, что у большинства моих постоянных покупателей нет желания испытывать страсти невзрачных ничтожеств». Он выглядел грустным. «Жаль, конечно».

«Понятно». Она прислонилась к его плечу, наслаждаясь его теплотой. «И я полагаю, что маловероятно, чтобы самые важные Граждане позволили бы подобное вторжение в свою частную жизнь, и к тому же они потребовали бы больше денег».

«Ты понимаешь», — сказал он уныло.

«Я угадала. Так почему ты работаешь только с воспоминаниями? Почему бы просто не разыскать двух красивых людей, „которые могут любить“, как ты говоришь, и не свести их вместе?»

Он странно посмотрел на неё, словно она сказала что-то и умное, и смущающее. «В таком подходе есть проблемы», — сказал он осторожно. «Например, у тех, кто может любить, обычно уже есть кто-то для ухаживаний, и они были бы нерасположены менять свою эмоциональную заинтересованность для моего удобства. Кроме того, любовь — это такая нелогичная штука. Кто может сказать, почему начинается любовь, или почему она выбирает того, кого выбирает? Мои подопечные вполне могли бы презирать друг друга. Это был бы дорогостоящий риск».

«Допускаю».

«Есть и другая причина, по которой я предпочитаю работать с рабами — если они способны любить, они обычно разделены со своими любимыми».

«О».

Казалось, ему неуютно, и улыбка его увяла. Минуту он не говорил, и она не испытывала желания прервать это молчание.

«Скажи мне, Эрриэнжел», — сказал он наконец. «Ты бы предпочла быть в низкоуровневом борделе?»

«Нет», — ответила она. Она посчитала это излишне жестоким вопросом, хотя на его лице никакой жестокости не было.

Следующие дни прошли в симуляции нормальности. Пока тянулось это время, Эрриэнжел почти смогла поверить, что она была гостем какого-то богатого, живущего в уединении друга.

В сопровождении крошечного, ненавязчивого мех-гида она свободно бродила по обширному строению — хотя многие двери для неё были закрыты и она могла лишь воображать, что происходило за сталью.

Много времени она провела в хорошо оборудованном спортзале, использую тамошние приспособления, чтобы восстановить своё тело до совершенства. После нескольких энергичных часов её сожаления отступали перед анестезией изнеможения и некоторое время она могла быть счастлива.

Поблизости она нашла эйфориум самообслуживания, но не почувствовала интереса к наркотикам, которые он мог приготовить. В конце коридора, идущего от спортзала, был альков, полный сексуальных игрушек, включая автономных симулакров различных видов, которые подмигивали и улыбались ей из своих предохранительных ниш. Стеклянная дверь была закрыта перед ней. По какой-то причине ей не хотелось спрашивать Мэмфиса, почему это так; возможно она опасалась, что он сказал бы, что её растущая сексуальная неудовлетворённость хорошо служит его цели. Всю свою долгую жизнь она никогда не была без доступного дружеского общения, и сейчас у неё была ещё одна причина для недовольства.

Кроме того, поздно ночью в своей пустой постели она не могла перестать думать о Мэмфисе и его красоте, так, что её раздражение всё больше и больше окрашивалось невольной похотью.