Рэй Олдридж - Хребтовые ныряльщики

«Вроде бы, это центральный аспект её жизни».

В первый раз он проявил настоящий и несомненный гнев. «Это — мелочь, чтобы говорить об этом, и ошибка. Она плывёт сквозь бурлящую ночь, преследует чудовищ… это то, что самое близкое настоящему сердцу моей Миреллы? Маленькой девочке, которая танцевала в солнечном свете, которая приносила каждый день сокровища своему отцу… цветы, морские ракушки, кусочки плавника? Чьи глаза были полны самого яркого восторга жизни? У которой был самый мелодичный смех, который я когда-либо слышал в своей долгой жизни? Нет, нет, это всего лишь глупость молодости, и всё. Но эта глупость, которую у неё нет времени перерасти. Зачем бы мне хотеть запомнить её в темноте?» В его глазах снова появились слёзы, слёзы ярости или, возможно, беспомощности. Он осел, сделал глубокий вдох.

«Кроме того», — сказал он внезапно беззаботным голосом. «Вы нарушите закон гильдии — за это смертная казнь. Если вы посадите на неё жучка и она поплывёт…» Он угрюмо покачал головой. «Когда ныряльщики поймают вас, они сдерут с вас кожу и оставят крабам. Или, если случится, что они будут в хорошем настроении, они просто привяжут вас к скале и позволят приливу убить вас».

Я проспал в своей комнате до полудня и после этого провёл два дня в бесплодных размышлениях. Я бродил по посёлку, задевал локтями туристов, ел в Потрошительной Комнате.

Одорини я не видел. Когда я спрашивал о нём, персонал в ресторане не давал никаких объяснений о его отсутствии, кроме смущённых пожиманий плечами и профессиональных улыбок. Мне было интересно, где он живёт и как развлекается в дали от кухни и кассового аппарата.

Но гораздо больше раз я думал о его прекрасной дочери Мирелле. Я вспоминал её длинные гладкие ноги пловца, её блестящий рот. В первую ночь, томящийся одиночеством в своей комнате, я раздумывал, а не постучаться ли во все двери по коридору, пока не найду её. Затем, я подумал, а не выйти ли, чтобы найти кого-нибудь ещё. В конце концов, я провёл ночь один, мне снилась перемежающаяся темнота и бурные воды… иногда через мои сны проплывало умное старое лицо Одорини.

Следующей ночью я пришёл домой немного пьяным и обнаружил Миреллу, спящую на моей кровати. На ней был её варварский костюм. Рядом с кроватью стояла чаща с брюхоногими моллюсками, приготовленными в ароматном бульоне.

Я постоял над ней минутку, шатаясь от алкоголя и удивления. Она спала как ребёнок, без сдержанности, которую большинство взрослых демонстрируют даже во сне. Её рот был немного приоткрыт, и она вздыхала как в дыхательном аппарате. Чёрные, как сажа, ресницы трепетали на фоне её щёк; она видит сон? Мне захотелось, хотя бы на мгновение, увидеть дочь Одорини опечаленной.

Я сел на стул с высокой спинкой, негромко скрипнул, и она проснулась. Она совершенно не казалась испуганной, она просто открыла глаза и посмотрела на меня. «Итак, гулёна рано вернулся», — сказала она тоном возобновлённого после перерыва разговора.

Я отдал сигнал наружной камере двинуться назад, так, чтобы она записала изображение с точки над моим плечом, смотря вниз на полуодетую женщину в моей кровати. Я глянул на свой монитор, чтобы проверить установку в рамку — она была превосходной.

«Очень странно», — сказала она. «На что это похоже… жить всегда в объективе камеры?»

«Я привык к этому», — сказал я.

«Я полагаю, ты можешь привыкнуть ко всему».

Я пожал плечами. Я не знал, почему я с такой неохотой был вежливым. Возможно, я всё ещё был зол; никому не нравиться, когда его называют трусом, особенно, когда это правда.

Она вздохнула и села. «Ну, мой отец прислал тебе кое-что из своей любимой еды». Она подняла блюдо. «Попробуешь штучку?»

«Думаю, что да», — сказал я немного с сомнением. «Настоящий авантюрист редко пугается незнакомой еды».

Она криво улыбнулась — возможно, из-за раны, оставившей шрам на её челюсти. «Возможно, ты разочаруешься, это не такое уж авантюрное блюдо».

Вкус был яркий и пряный, с намёком дымка и пощипыванием острого перца. «Очень хорошо», — сказал я.

«Самые лучшие — из приливных пещер. Я стараюсь приносить нескольких для Одорини, всякий раз, когда не убиваю».

Она всё ещё приносит дары своему отцу, подумал я, и каким-то странным образом навсегда потерянная маленькая девочка Одорини ожила для меня. Её трагедия показалась чуть более реальной, чуть более личной. Мы доедали блюдо в молчании.

Когда мы закончили, она прислонилась к железному изголовью кровати. Её голые ноги, казалось, почти доходили до другой спинки кровати. «Сегодня ночью ты кажешься менее напуганным. Желаешь поговорить сейчас?»

Нет, подумал я, я бы хотел сделать кое-что другое, что ты предлагала при нашей первой встрече. Но я кивнул.

«Спрашивай меня, что хочешь», — сказала она. «На этот раз я буду более терпеливой».

«Почему бы это?»

Она улыбнулась. «Я стала поспокойней. Вчера ночью я снова плавала в прилив. Я была пингвинчиком уже слишком долго… но я могу подождать ночь и день. И Одорини сказал, что ты отвлечёшь меня».

«Буду стараться изо все сил, чтобы отвлечь», — сказал я, пытаясь быть обходительным. Но она, по-видимому, не заметила.

«Итак, как я могу удовлетворить твоё любопытство?» Она говорила расслабленным голосом, без насмешки.

Я поразмыслил. Что я хотел знать? В обычной ситуации она была бы превосходным источником информации — красивая, экзотичная, яркая. Но ситуация не была идеальной… обычно я предпочитаю случайно встречаться с моими персонажами в красочных барах или других общественных местах с тем, чтобы стимулировать что-то вроде случайной встречи, на которую может рассчитывать любой из моих фэнов во время путешествия. Эта встреча была как-то подпорчена ощущением надуманности. Пока, конечно, я фактически не пытался сделать запись другого сорта, пока я фактически не собирался рассматривать Одорини и его дочь как центральные элементы. Хотя это могло сыграть мне на руку.

«Не желаешь ли одеть записыватель, пока мы будем говорить?» — спросил я.

Её брови поползли вверх. «Ты не боишься увидеть себя так, как я тебя вижу?», Ясно, что она не была дурой, хотя и выбрала безрассудно храброе занятие.

«Нет, я привык к такого рода вещам», — сказал я не очень правдиво. «И, возможно, ты будешь добра».

Она засмеялась. «Не рассчитывай на это. Да, хорошо. Я сделаю это. Одорини будет приятно».

Она неподвижно сидела на стуле с высокой спинкой, в то время как я приспосабливал подводку под её мягкими черными волосами. Она не поморщилась, когда тонкие клочки впились в её скальп. Передатчик, капсула не больше, чем зёрнышко риса, расположился прямо на её затылке, хорошо скрытый.

Когда я закончил, я ждал, что она вернётся на кровать, но она оттолкнула меня и указала на кровать. «Ты полежи там немного. Мне надоело, что ты постоянно управляешь своей камерой, чтобы заглянуть под мою набедренную повязку».