Андрей Морголь - Арсенал эволюции

полетов:

— Зачем ты убил колдуна? Тебе следовало выбить шар или палочку, а

потом допросить его! Как ты не понимаешь? Ну и елупень же мне попался!

— Он устало закатил глаза.

В этом весь Скокс! Как-то влиять на него или перевоспитывать

абсолютно бесполезно, поэтому я лишь отмахнулся от волшебника и

подошел к Арлете:

— Нормально все? Не сильно испугалась?

— Нет. Я знала, что все закончится хорошо. — Охотница невозмутимо

закинула на плечо лук.

Мне бы ее уверенность. С таким даром предвидения эту девочку надо

водить по всем казино, чтобы подсказывала, после какой ставки все

будет хорошо.

Чародей продолжал негодующе бубнить, уже обвиняя Сейм,

правительство и каких-то личностей поименно во всех проблемах и

неурядицах этого неорганизованного мира. Что ж, у каждого свои выходы

после стрессовых ситуаций.

— Что дальше? — осведомился я у него.

Скокс не ответил, пока не завершил гневной тирады, и лишь затем

соизволил произнести:

— Сейчас же выдвигаемся! Если второй волной появится точно такая

компания — мы уже знаем, как с ними справиться. А если вдруг их

прибудет больше — нас просто растерзают.

Мы с Арлетой принялись без возражений собираться в дорогу. Тем

временем волшебник осматривал окрестности, что-то прикидывая.

— Если через час никто не объявится — можно будет идти без опаски,

— наконец заявил он.

— Что, до рассвета не успеют вернуться отсюда в лес? Зуд замучит?

— улыбнулся я.

— Зуд… — Скокс немного помолчал. — Зуд — это самая страшная вещь,

которую только могла придумать природа. Жаль, на тебя не действуют

чары. Я бы показал тебе, что такое настоящие мучения. Еще ни одному

человеку не удавалось сохранить тайну под пыткой чесотки.

Я очередной раз поздравил себя с уникальной устойчивостью к

заклинаниям. Уж Скоксу-то врожденная вредность непременно позволила бы

с удовольствием периодически угощать меня какой-нибудь волшебной

гадостью.

— Да, поэтому через час нам точно ничто не будет угрожать, —

повторил чародей. — Утром сделаем остановку, и с таким темпом после

обеда уже будем в городе-факеле.

— Что за город-факел? — не понял я.

— Крипет по-другому называют городом-факелом, — пояснила охотница.

— Почему?

— Увидишь — поймешь, — отрезал Скокс.

Все произошло, как и говорил волшебник: через три часа начало

светать, и вскоре солнце вовсю слепило нам глаза. Все! С этого момента

о нечисти можно забыть и встречать ее лишь в ночных кошмарах! А там уж

я могу себе хоть гранатомет, хоть гаубицу сочинить, и тогда —

держитесь, твари!

С утра мы последний раз подкрепились и отправились в последний

рывок на пути к городу. Местность несколько изменилась: равнина все

чаще стала переходить в небольшие холмы, а кустарники с прочими

зарослями попадались в гораздо больших количествах. Передвижение

слегка усложнилось, зато глазу хоть нашлось на чем остановиться.

Один раз прямо из рощи на нас выскочил ошалелый кабан и тут же, не

успел я отвесить челюсть, был подстрелен Арлетой. Она отточенными

движениями принялась наскоро свежевать тушу, рассовывая по мешкам

самые мясистые куски, шкуру и клыки. Мы с волшебником смирились с этим

порывом рефлексов и молча ожидали в сторонке, пока охотница завершала

свои манипуляции. К тому времени челюсть моя успела отвиснуть

окончательно. Хрупкая девушка разобрала солидного хряка нереально

быстро — как солдат винтовку, и вскоре о нем напоминала лишь кучка

сиротливой требухи. Закинув на спину потяжелевшие килограммов этак на

десять мешки, мы опять двинулись в дорогу.

Когда солнце обосновалось в зените и вновь предприняло свои

попытки вскипятить содержимое черепной коробки, из-за поворота

неожиданно, как первая беременность, выскочил он самый — город-факел.

Крипет я узнал сразу и даже ничуть не сомневался, что это на самом

деле он. Увидев такое зрелище единожды, уже ни с чем и никогда его не

спутаешь. Кто-нибудь видел в своей жизни деревянный небоскреб? Нет,

Крипет, конечно, не был небоскребом в прямом смысле этого слова, но

просто более здоровенной конструкции из дерева раньше мне видеть не

приходилось. И более нелепой, впрочем, тоже. Причем из любого

материала. Кучи дощатых и бревенчатых сооружений совершенно разной

формы и размеров были коряво налеплены, взгромождены друг на друга, а

между ними по множественным настилам и мостикам сновали без тени

опасения суетливые людишки. Высился этот конгломерат разношерстных

теремков не менее чем на пять этажей в привычном понимании этого

слова, а шириною мог поспорить с парой-тройкой среднестатистических

стадионов. Типа Стэмфорд-Бриджа или Сан-Сиро. Местами виднелись

торчащие из земли, доходящие до самых верхних уровней города массивные

деревянные сваи, которые, видимо, служили более-менее надежным

каркасом для крепления всего этого хлама. Теперь ясно, куда и на что

уходят все дары Прилесья. Сразу в нескольких местах над Крипетом

виднелся вьющийся сизый дымок, однако паникой в окрестностях не

попахивало, да и пожарных в округе не наблюдалось.

Вопросы возникли сразу, и несколько. Во-первых, как можно жить в

такой свалке скворечников? Во-вторых, зная людские наклонности, каким

образом ее до сих пор случайно не спалили детишки? Не зря же

город-факел! И в-третьих, как здесь компенсируют отсутствие (а она сто

процентов отсутствует) канализации? Тут даже выражение «удобства во

дворе» не сильно применишь ввиду отсутствия дворов. Да, еще одно чуть

не забыл: что ж там такое горит, если все спокойно к этому относятся?

— Ах, как давно я не была в Крипете, — мечтательным голосом

вмешалась Арлета в ход моих размышлений. — Ведь именно здесь в детстве

я научилась так ловко прыгать. Мы с мальчишками наперегонки лазили с

первого на четвертый ярус, а потом вниз.

Поток ментальной деятельности несколько сбился с намеченного

курса: а где же я научился так лихо скакать по веткам? Пожалуй, нигде.

Скорее всего, в генотипе завалялось наследие далеких предков эпохи

позднего палеолита.

— Ты здесь жила? — спросил я.

— Да, но потом, когда мне исполнилось тринадцать, нам с отцом

пришлось переехать в Прилесье.

Спрашивать о причине, вынудившей их покинуть город, а также о

судьбе до сих пор ни разу не упомянутой с момента нашей встречи матери

Арлеты как-то не очень хотелось. Я всегда был любопытным в меру,

поэтому нос мне разбивали из-за других особенностей характера. Если бы

моему генератору соплей еще и за любознательность доставалось — имел