Stashe - Кукла. Прошлое, которого не было

Ингирит прижала палец к губам.

И я промолчала об этой встрече. А через месяц Алиса умерла.

Говорить о смерти близкого существа больно. Думать — невыносимо. Но то, что сделала я намного хуже. Сотворила зло из любви. Смирение — стезя не имеющих воли и сил для борьбы — я всегда так думала. Жизнь редко дает нам больше одного шанса, и я хваталась за него, как утопающий за соломинку. Мне не хватило мужества отпустить Алису. В момент ее смерти я была задавлена свалившимся на меня горем, гневом, отчаяньем.

Еще когда начались первые схватки, стало ясно, Алиса не в порядке. Те черные тени, что преследовали нас все эти месяцы, прорвались в реальность. Моя сестра умирала, а я ничего не могла поделать. Марк, в первую очередь, собирался спасать ребенка. Для него вопрос непоколебимости собственной власти являлся приоритетным. Я понимала, чем грозит такой выбор Алисе, и выступала резко против. До комочка плоти, отнимавшего мысли и чувства моей сестры последние месяцы, крошечного эгоиста, чье рождение знаменовало ужасающую потерю, мне не было никакого дела.

Врачи совещались в комнате, пытаясь принять угодное Марку решение. Они пичкали Алису лекарствами, подключали аппаратуру и, слыша мои вопросы, отводили в сторону глаза. Я уже знала о том, что беременность протекала сложно, но вызывать роды до биологического срока Алиса отказалась. Ее упрямство, властолюбие Марка, моя беспомощность…

Она ослабла, но еще не сдавалась. Я чувствовала ее отчаянное желание спасти ребенка. Алиса хотела, чтобы я осталась рядом и верила в нее. Она все время просила заботиться о младенце, а потом стискивала зубы от боли. Ей было труднее смириться с мыслью, что я брошу ее дочь, чем пережить родовые муки. Бедная, храбрая Алиса.

Знаю, она хотела бы, чтобы я находилась рядом, держала ее за руку, не давая утонуть в тумане беспамятства. Но мне легче было сбежать, оправдывая трусость, желанием спасти жизнь. Поэтому я пошла в лес и звала Ингирит, завывая, словно раненое животное. Я не плакала, но, наверное, безумие все же охватило меня. Я потеряла самообладание, разум, осторожность. Меня затопила паника, охватило чувство вины и слепая надежда на чудо. Судьба охраняет сумасшедших? Не иначе, потому что в таком состоянии выжить в диком лесу редкая удача.

Ингирит появилась внезапно. Просто шагнула из-за дерева и молча уставилась на меня. На ее лице отсутствовало всякое выражение, словно передо мной стояла неживая кукла. Как она разговаривала со мной в тот день? Я не заметила, чтобы рот Ингирит открывался, однако понятные образы сами собой возникали прямо в голове. Позже, когда я немного пришла в себя, воспоминания обо всем этом показались нереальными. Но мысли пришли значительно позже, через месяцы, а возможно и годы. Стали всплывать детали, нюансы, подробности.

В тот день, когда я вернулась в город, то точно знала, что делать. Откуда? Бог его знает. Но моя попытка спасти сестру провалилась. Вернувшись в город, я обнаружила, что Алиса умерла, а ребенок жив. Хотелось бы сказать, что теперь, спустя годы, понимаю, как я проделывала остальное. Откуда снизошли те спокойствие и деловитость? Куда делось ослепляющее горе? Как я сумела сделать то, что сейчас кажется невероятным? Откровенно говоря, плохо помню. Словно мозг решил заблокировать тяжелые воспоминания, как сделал уже однажды, когда я была ребенком. Обрывки, что удалось вытащить на свет, вспоминаются с удивлением и горечью, перебираются бережно и осторожно, по крупицам правды, о которой не знает никто кроме меня.

Темнота окружает плотной завесой. Живая, наполненная звуками, едва уловимыми прикосновениями воздуха, движением. Я слышу, чувствую, но ничего не вижу. Стою молча, не испытывая ни страха, ни нетерпения, готовая провести так вечность, если понадобиться. Жду их прихода. У моих ног большой мешок, в котором тело той, с кем я делила радости и горе. Ее не сумели или не захотели спасти.

Я не боюсь ни растений, ни хищников. Мне наплевать, что случиться с крохотным комком плоти, лежащим дома в колыбели. Он виноват в смерти матери, чье существование делало осмысленной мою жизнь. Я вообще готова умереть прямо здесь и сейчас, если они воскресят Алису. Не знаю, как, даже не представляю, но наплевать. Я просто хочу, чтобы она жила. Как угодно, любой ценой. Я заплачу.

И я заплатила.

Темнота непроглядна, она давит, готовая растворить, превратить в одну из теней, что вечно плывут в ее необъятном чреве. Я вижу свет. Очень тусклый, единственное, что, пожалуй, могут уловить глаза это отплеск движения. Но голоса, мягкие, чарующие, укачивающие, ласкающие, нежные — слышу отчетливо. Они говорят со мной, объясняют, предупреждают, спрашивают. Среди них я различаю и голос Ингирит, который звучит жестче прочих, суровее, как будто пытается вырвать меня из состояния апатии, заторможенного потрясения. Она требует повторять, и я повторяю, даже не вслушиваясь в смысл произносимых слов. Мне безразличны их предупреждения, главное, теперь она будет жить. Даже если не вспомнит меня, даже если станет другой, даже если…неважно. Она будет жить! Снова.

Я безоговорочно принимаю все условия. Как и требование назвать девочку Табат, заботиться о ней и заменить мать.

Алиса, прости меня.

Едва я настроилась выслушать, наконец, историю Кабо, как яркими маячками вспыхнули кнопки внутренней связи на наших с ним комбинезонах. И синхронизированный голос Буса зазвучал из микродинамика:

— Экипажу «Астры» немедленно проследовать в кубрик для экстренного совещания. Все члены экипажа не занятые на дежурстве должны немедленно проследовать на кубрик. Приказ капитана. Все…

Мы переглянулись. Кабо молча пожал плечами, развернулся и последовал к выходу. Я, убедившись, что оставляю хозяйство в безопасности, последовала за ним.

Разговор снова был отложен на неопределенный срок.

В каюте царило необычайное оживление. Капитан еще не пришел, и все гадали, что же такого могло приключиться? Когда я, наконец, увидела Велимира, то поняла, нас не просто так выдернули с рабочих мест, оторвали от дел. Конечно же, капитан великолепно держался. Вел себя уверенно, спокойно, но я достаточно изучила мимику человеческого тела, чтобы понять, он действительно встревожен.

Серо-зеленые глаза потемнели, складка между бровей обозначилась резче, испортив почти идеальную красоту. Мелочи, которые замечала я. Другие новички пребывали в растерянности, а вот члены старой команды хмурились и понимающе поглядывали на капитана. Они все настолько сжились между собой, что сразу ощутили возникшую угрозу. Я могла лишь догадываться, но раз теперь мы в одной лодке…

Велимир вздохнул чуть глубже и коротко кивнул, приветствуя нас: