Кристофер Макнамара - Горец (1)

- Нет, - Рамирес покачал головой. - Просто они хорошо играют. Мне понравилась их музыка. А тебе?

- Хм... Меня не интересует ни то, ни другое.

- А что тогда? - Рамирес прищурился. - Герда?

- Конечно, Герда! Я давно хочу тебе сказать, брат... Я хочу иметь семью.

- Мы не можем иметь семью, - покачал головой Рамирес.

- Почему?

- Семья останавливает мысль. Ты тогда не сможешь быть воином, твердо сказал испанец.

- Нет. Я не могу ее оставить. Она будет несчастна.

- Она все равно будет несчастна.

- Она будет счастлива, когда у нас появятся дети...

Рамирес взял его за руку, останавливая, и тихо сказал:

- У бессмертных не может быть детей.

- Но что я... - Конан вдруг почувствовал, что земля под его ногами закачалась, и тихим испуганным голосом спросил: - Что же я смогу сказать ей?

Он взглядом указал на приближающуюся к ним девушку.

Герда подошла к ним и, опустив на землю мешок, в котором что-то трепыхалось, обняла Конана за шею. Тот подхватил ее на руки и принялся быстро кружить. Девушка громко завизжала, и Конан поставил ее на ноги.

- Они будут жить у нас, - она указала на копошащийся мешок. Подождите меня где-нибудь неподалеку, пожалуйста. Я пойду купить себе новое платье, ведь сегодня праздник.

Герда двинулась к воткнутым в землю рогатинам, на которых висели разнообразные тряпки. Навстречу ей из-за большой телеги с криком и улюлюканьем внезапно выбежала ватага мальчишек, одетых в огромные, висящие на них мешками отцовские рубахи и сползающие на глаза шлемы. Облепив Герду со всех сторон, они стали кружить вокруг нее, вскидывая вверх деревянные мечи и копья. Девушка, улыбаясь, подняла руки вверх, понарошку сдаваясь в плен на милость победителя.

Щуплый долговязый парнишка, по-видимому, бывший в этой армии вожаком, в лучших рыцарских традициях склонился в почтительном поклоне и, положив на землю свое грозное оружие, приподнялся на носочки и попытался поцеловать Герду в губы. Она отшатнулась, и с хохотом схватив сорванца под мышки, перенесла его к повозке, словно взяла в плен, и отпустила ему легкий подзатыльник.

Мальчишка почесал патлатую голову, напялил на нее упавший шлем и повел свою армию дальше в поход, голося и присвистывая.

- Ух, сорванцы, - прокричала Герда им вслед и, счастливо улыбаясь, пошла своей дорогой.

- Она прекрасна, - восхитился Конан и двинулся вслед за ней.

- Ты должен оставить ее, брат, - тяжело вздохнув, пробормотал Рамирес.

Конан, ничего не ответив, зашагал в сторону дерущихся на импровизированном помосте полуобнаженных борцов. С минуту он наблюдал за зрелищем, после чего, опустив голову, с печальным лицом уселся на толстое бревно.

- Мак-Лауд, - Рамирес возник перед ним из пустоты как привидение, - я родился 2447 лет назад. За это долгое время у меня, кроме всех прочих приключений, было три жены.

- Это твои личные трудности, - огрызнулся Конан.

Не обращая внимания на грубость, Рамирес продолжил:

- Последняя была японкой. Ее отец, Окадзаки Масумунэ, был великим мастером. Он делал мечи. И его мечи единогласно признаны лучшими всеми знатоками. Это был гений. Он сделал для меня этот меч. Единственный во всем мире.

Рамирес извлек катану из ножен и протянул ее Конану. Взяв в руки оружие, Конан почувствовал, что оно намного легче тяжелой и длинной клейморы. Серебристо-голубая сталь играла на солнце, а вдоль лезвия отсвечивала радужная полоса.

В полированной стали отражалось солнце, бросая слепящие зайчики на лицо Мак-Лауда; из этого сверкающего пятна на лезвии на Конана смотрели черные глаза странной формы и словно нарисованные. Тончайшие линии бровей подчеркивали их выразительность. Они прищурились в ласковой улыбке, и в капельках зрачков заиграл яркий свет. Конан задрожал. Он вдруг почувствовал, что держит в своей руке чью-то нежную теплую руку с бьющимся на запястье пульсом.

Клинок задрожал. Видение исчезло.

- Дочь старого мастера была так же единственна, как и этот меч, продолжал Рамирес, и голос его был тих и печален. - Прошу тебя, Мак-Лауд, отпусти ее.

- Это слишком дорогой подарок, - ответил Конан, возвращая катану. Подождем, брат. Ты сам научил меня не торопиться.

Не говоря больше ни слова, он поднялся и пошел туда, где к большому шатру подъезжали все новые и новые посетители ярмарки.

Рамирес остановил коня у подножия небольшого холма чуть южнее гряды, за которой отдыхала деревушка Глен-Финен.

- Зачем мы приехали сюда? - спросил Конан, тоже остановившись рядом.

- Неужели ты забыл? - испанец спрыгнул с коня. - Ты что, действительно не помнишь это место?

- Ну, почему? Это то самое место, где... - Конан замялся, не зная, как сказать.

- Да. Черный рыцарь. Именно поэтому я и нашел тебя. Нас очень мало, и мы должны помогать друг другу.

- Я помню тот день, - Конан кивнул.

Громовой голос Черного воина вновь прозвучал у него в ушах, и он поежился, как от холода.

- Было очень больно. Кто это был - в таких странных доспехах?

Рамирес бросил на траву сумку для дичи, уселся на нее, подобрав под себя ноги, и сказал:

- Это Крагеры. Очень древний народ.

- Откуда они? Я раньше о них ничего не слышал.

- Это не удивительно, Мак-Лауд. Их не так много, но физически они значительно выносливее обычных людей. Кроме того, они дики и беспощадны. Они бросают своих детей в ямы с дикими собаками, и те дерутся с ними насмерть. Это гроза всех смертных. Хуже чумы.

- И всем им дано бессмертие?

- Нет, только некоторым.

- Таким, как Черный рыцарь?

- Да. И если он победит в схватке с нами, то обычные люди будут вечно страдать. Потому что мир будет погружен в хаос бессмысленной борьбы за существование. В борьбу ради борьбы.

- И что тогда?

- То, что я сказал. В такой борьбе люди не только гибнут. Они ожесточаются и перестают быть людьми.

- Я понимаю. Но как же тогда сражаться с такими?

- Ну-у... - Рамирес поднял брови, и его лоб покрыла густая сетка морщинок, - надо уметь пользоваться данной тебе силой, быть настоящим воином и помнить о своем предназначении. Дерзать и делать все, что можешь. Ведь в конце концов останется только один. И в зависимости от этого определится, каким будет мир после бессмертия. Твоего и моего.

Свинцовые тучи собрались в небе, предвещая наступление грозы. Рамирес отошел от жарко пылающего камина и сел на небольшой табурет, облокотясь на темные дубовые доски стола. Герда отложила клубок овечьей шерсти и, убрав с лица растрепавшуюся челку, спросила:

- Ты замерз?

- Да. Мои кости чувствуют изменение погоды и не выносят сырости, милая Герда. Я люблю жить на юге, - тяжело вздохнув, проговорил Рамирес, отпивая из глиняной кружки терпкое теплое вино.

- Ты мне обещал дорассказать историю о своих приключениях при испанском дворе, - напомнила девушка.