Алексей Гребенников - Третий экипаж (сборник)

«Я похож на человека, размышляющего о демократии?»

Нет, Мохаим не походил на такого человека. Он был румян. Он был энергичен.

«Если быть откровенным, – сказал он, – я сейчас говорю об аскетах и гедонистах. Старый, в общем, спор. Очень старый. Можно делить людей и по другим признакам, но мне нравится такое разделение».

Генерал недоуменно поднял брови.

Впрочем, говорили они об одном и том же.

Просто никто не хотел выдать себя раньше времени, оба чувствовали, что знают или догадываются о происходящих в мире больших событиях больше, чем знает или догадывается другой. А сверх этого каждый знал еще и то, что другому знать ни в коем случае не полагалось. И оба были настроены благожелательно, даже выпили по стаканчику коньяка, почему-то коньяк в том баре подавали в стаканчиках.

Непонятная публика, непонятный говор.

Посетители в основном спрашивали «кровавую Мэри».

«Аскеты и гедонисты? – переспросил Седов. – В России мы это проходили. С некоторым допущением можно утверждать, что до конца пятидесятых у нас властвовали именно аскеты. Только при них можно было построить колхозы, метро, атомную бомбу…»

«…и очень хорошую науку».

«И очень хорошую науку», – вежливо подтвердил генерал.

Он чувствовал, что Мохаим его понимает. Если этот офицер сам был в том среднеазиатском поселке посреди пустыни (а он, видимо, был там), он должен был знать, почему полковник Седов вернул им труп.

Именно труп, а не живого человека.

Не потому, конечно, что моссадовцев послали именно за трупом.

«Я понимаю… Это был сильный ход… – ответил Мохаим на размышления генерала. – Но потом вы проиграли… Лично вы тоже… Потому что к власти в России пришли гедонисты… Понимаете, о чем я? Гедонисты стареют долго и тщательно. Они стареют так долго, что привыкают к собственным морщинистым лицам, к дряблым мышцам, к тянучке решений, к неопределенности… Они начинают всерьез рассуждать о социализме, как у вас писали, с человеческим лицом».

По внимательным глазам Мохаима было видно, что если его еще раз пошлют за трупом, он еще раз вернется с трупом.

Приказы выполняют или стреляются.

К счастью, в те дни их никуда не посылали.

Они сидели в маленьком кафе на бульваре царя Шауля и разговаривали об аскетах и гедонистах. Если бы мы оказались слабее тогда, думал про себя генерал, обогащенный уран ушел бы в страну, где его до сих пор катастрофически не хватает.

Энергии, энергии, энергии!

И мы не сидели бы в этом баре.

И тело моей жены покоилось бы под тем поселком.

Но уран не ушел, и неважно, где сейчас моя жена: попивает чай на собственной ферме где-нибудь в северной Оклахоме или лечится целебной соленой водой из вечного Мертвого моря…

Когда не знаешь, что делать, лучше ничего не делать.

Генерал прокручивал в голове упущенные моменты.

Например, университет… Специалисты с Лубянки всегда ценили университетское образование… Дочь подолгу оставалась вне его контроля (служба, ничего не поделаешь), а друзья не всегда надежны… Генерал Чернов был для Седова больше, чем друг, но известно: самые большие искусители – именно близкие люди. Отдел Чернова славился проникновенным подходом к людям…

Но не могли же Карину купить!

Мир для нее открыт, и ума хватает!

Если надо, она найдет хоть аскета, хоть гедониста.

А понадобится – свистнет очередного Буковского; такие костьми лягут за возможность покрасоваться рядом. Какие идеи, черт побери, могли так увлечь Карину, что она без рассуждений готова отправить человека на тот свет только потому, что он каким-то боком причастен к бумажному листу, выдранному из «Рабочего журнала» в Церне?..

Сосновый ствол, обезображенный овальными дуплами, – страшный, как выбросившийся на камни ихтиозавр. По голому камню маленький муравей тащил огромного дохлого паука. Хочешь мяса – сделай зверя. Впрочем, какое на пауке мясо?

Карина видела вдалеке силуэт доктора Вальковича.

«У него нет этой вещи…»

Она не повернулась на голос отца.

Но спросила: «О чем вообще идет речь?»

Генерал промолчал. Не читать же ей лекцию, в самом деле.

В мощном ускорителе протон сталкивается с протоном, рождается новая частица – эквидистон… Это и есть силы среднего взаимодействия… Те, что могут столкнуть Луну с орбиты, но не затронут Солнца. Энергии, энергии, энергии! Как забросить провод на энергетическую сеть Вселенной и снять энергии столько, сколько нужно для бурно размножающегося человечества?

Генерал увидел маленькую полевую мышь, выскользнувшую из-под кривого пня.

Такие живут на всей территории от Западной Европы до Тихого океана, но редко селятся в человеческих постройках, предпочитают найти или построить собственную нору. Рыжевато-коричневые бока, в середине спины от затылка до хвоста – черная полоса. На Алтае этих мышей называют чичканами. Есть даже сказка такая – про человека, сорвавшегося в пропасть…

Доктор Валькович тоже бредет над пропастью…

Правда, он не догадывается о том, как близок край…

А тот человек в последний момент ухватился за ветки дерева, повис в воздухе. Задрав голову, увидел, что корень дерева, за ветви которого он ухватился, грызут два веселых чичкана, а на дне пропасти ждет змей с распахнутой влажной пастью. Никакого выхода, никто не протянет руку, и по ветке, делая ее скользкой, золотистыми каплями стекает мед…

Падение неизбежно…

Но человек, даже преследуемый смертью, как-то устраивается… хотя бы хватается за ветку дерева, растущего над пропастью… Конечно, его положение непрочно: день и ночь (белый и черный чичканы) грызут корни… Сколько дерево еще продержится… Слизнуть каплю мёда? Почему нет? Придурки, вроде Буковского, легко идут на такую поклевку…

«Откуда у тебя браслет?» – «У Аньки взяла. Он мне нравится». – «А откуда такой браслет у Аньки?» – «А ей подарил Анар». – «А у него?»

Карина не ответила.

Собственно, она не знала истории желтого браслета, она не знала притчу о падающем в пропасть человеке, не видела смешную, вставшую на задние лапки мышь. Она слышала отца, но и он не мог помешать. «Эта падла, – сказала она, прислушавшись к далекому кукованию, – кричит вторые сутки, свихнулась. Папа, ну почему так? Почему кругом одни реднеки и фрики или такие вот спяченые кукушки? Наверное, когда границы откроют, все кинутся подальше отсюда…»

Аня… Анар… Браслет-змейка…

Генерал смотрел на пирамидальное облако.

С Мохаимом однажды они заговорили о Боге.

Не из чувства вины и не из чувства причастности к темным тайнам.

Они заговорили о Нем только потому, что всем профессионалам, наверное, снятся сны, величественные, как это пирамидальное, поднимающееся над водохранилищем облако. С облаками вообще так – плывут, меняются, расплывчатые их очертания сгущаются в непрозрачные туманности, из туманностей формируются еще более причудливые силуэты. Возможно, доктор Валькович действительно знает что-то такое, что может спасти или погубить мир. Но от него уже ничто не зависит. Как и от уже умерших Джона Парцера и Обри Клейстона. Как и от еще живого доктора Кима, попавшего под домашний арест, и от доктора Курта Хеллера, вызвавшего в свою палату сотрудников Интерпола. «А если бы я тогда не задержал свои бронетранспортеры? – хотел спросить генерал Мохаима в маленьком тель-авивском баре на бульваре царя Шауля. – Если бы я не дал вашим людям войти в поселок?»