Петер Жолдош - Сверхзадача

— Дай сюда! Может быть, мне повезет больше.

Гилл напялил на себя шлем, и тотчас передалось всеподавляющее чувство животного страха. Беги, бега, спасайся! — вопила в нем каждая клеточка тела, все внутри и все вокруг. Мышцы напряглись, словно для прыжка. Эдди смотрел с тревогой.

— Надо изменить диффузорное соотношение, сейчас отрегулируем. Хорошо еще, Эдди, что ты не кинулся бежать куда глаза глядят!

Впрочем, Гиллу тоже не удалось достигнуть более внятного результата. Он различал в мутном потоке инстинктов, скорее ощущал, чем понимал, отдельные слова-понятия: дерево, кустарник, жевать, бежать… Но самого главного, связи их между собой, и что еще важнее, стремления к контакту, обнаружить не удалось. Ни в этот раз, ни позднее. Эдди пришлось отказаться от прямых контактов и действовать с помощью скрытых камер и микрофонов. Собрав кучу записей, он в течение нескольких месяцев без устали трудился над составлением словаря. Однако опробовать его не представлялось никакой возможности косматые, в результате настойчивых экскурсий Эдди, все дальше держались от «Галатеи», избегая встреч с дотошным антропологом. Эдди решил использовать вертолет, но шум мотора летучей диковины внушал аборигенам еще больший ужас. Тогда он перебрался на воздушный шар, наполненный гелием. Астронавты с тревогой наблюдали, как меняющийся ветер над джунглями швырял беспомощный шарик взад и вперед. Правда, выдумка Эдди позволила ему передвигаться бесшумно, но вид повисшего на стропах антрополога, похожего издали на паука, заставлял их невольно содрогаться. Отговаривать Эдди от этого занятия было, разумеется, бесполезно. Ведь именно этому пузырю с газом он был обязан тем, что в двухстах с лишним километрах к западу от «Галатеи» обнаружил большую группу, точнее, целое племя местных жителей, находившихся на более высокой ступени развития, нежели те первые человекообразные аборигены. Установить с ними контакт, к сожалению, тоже не удалось, но Эдди отснял уйму пленки, совал микрофоны чуть ли не в каждую расселину скал вокруг стойбища племени, составил новые списки слов и выражений. Кинопленки, фотонегативы, звуковые записи, просто бумаги и карточки со словами постепенно загромоздили его личную каюту, киностудию, фонотеку и, наконец, хранилище микрофильмов, дверь которого, из уважения к стародавней традиции и тем временам, когда люди еще читали книги, почитая их главным носителем информации, украшала табличка с надписью: «БИБЛИОТЕКА».

Гилл пожал плечами. Рассортировать этакую груду материалов невозможно. Надо, пожалуй, в самом начале сразу же о том предупредить. Впрочем, и это излишне: пусть сами тогда поймут, что эта задача оставлена для них. Гилл не испытывал ни малейшей симпатии к тем, кто некогда высадится на эту планету. Они будут живыми, а он мертвым; и его череп, если найдется, будет скалиться на них с неумолимой ненавистью ушедших. Ему казалось, что видит наяву, как новоприбывшие с опаской пробираются по переходам и лестницам «Галатеи», обводят настороженным взглядом стены, приборы, пульты, а в глубине глаз светится затаенное даже от самих себя торжество — ведь им повезло больше, чем тем, погибшим.

Однако нужно взять фильмы. Осторожно сложив башню из коробок с пленкой, Гилл перенес ее в командирский отсек. Установил на пульте нормальную скорость, включил кнопку перезаписи. Только так можно определить качество съемки, брак никому не нужен.

Одна из катушек запечатлела последние кадры, сделанные Эдди. С нее он начал. На экране возникло стойбище «более развитых». Колоссальная скала, косо нависшая над вытоптанной площадкой, к бездонному небу поднимается тонкая струйка дыма от костра. Огонь, зажженный рукой человека, обложен камнями, защищающими от ветра, вокруг очага на корточках — женщины. Лишь длинные, до пояса волосы да подобие каких-то передников прикрывают их наготу. На краю площадки, в начале пологого склона, резвятся и прыгают дети, мужчины расположились поодаль, в ленивых позах возлежа под сенью деревьев на опушке рощицы. «Полная идиллия, — отметил про себя Гилл. — Хорошо, что экран не передает запахов. Впрочем, то, что для меня вонь, для них неосознанное средство защиты. Тлеющие на костре кости, полусгнившие шкуры действительно испускают зловоние, но для обоняния хищных зверей, рыскающих вокруг, оно ассоциируется со смертоносным пламенем, с огненными стрелами, с искрами, прожигающими шкуру до мяса. Сорок тысяч лет назад наши предки пахли ничуть не лучше, а наши прапраматери были столь же далеки от того благоуханного и лучезарного идеала совершенства, каким является для нас женщина сегодня… Надо признать все же, эти существа вокруг костра гораздо больше походят на людей, чем те косматые звероподобные двуногие, которых мы захватили в плен при первой охоте. Неуемный энтузиазм Эдди прогнал их из окрестности «Галатеи», где они раньше гнездились в джунглях. Эти уже умело обращаются с камнями, острят и полируют костяные наконечники и ножи. Пройдет еще несколько тысячелетий, и они научатся шлифовать орудия из твердого кремня… Вполне приличные ребята, нашим последователям они доставят немало радостей; может быть, даже удастся наладить с ними контакт». Но ему-то что до этого?

Гилл повернулся к Норману, тот по-прежнему лежал без сознания, и тогда его впервые охватило отчаяние. Бессмыслица. Какое значение имеет то короткое время, те минуты, что остались? Правда жизни всего лишь правда живой клетки, вне ее, точнее, после нее любой результат, любой успех лишь призрачный мираж, самообман, не более того. Вся та информация, которую сохранит в своем нутре Большой Мозг, мертва, даже в том случае, если она несет в себе нечто важное для человечества. Мертва, если, только…

Он выпрямился и замер в своем кресле, напрягшись, словно в следующую минуту ему предстояло такое тяжкое испытание, как еще никогда в этой длинной жизни. Экзамен на звание Человека… Блеснувшая мысль тотчас породила свою тень — злость на себя. Как он не подумал об этом раньше! Ведь он мог преспокойно раствориться в небытии, бесследно и навеки. А теперь он уже не сможет позволить себе этого, не исследовав до конца и не реализовавши внезапное озарение. Пройти до конца и это испытание, которое предначертал ему его мозг. Детали, подробности пока еще не ясны, но надо размышлять, высчитывать, бороться… А времени мало, очень мало. Если он сумеет встать сейчас с этого кресла, то будет бороться, пока не оставят силы, не помутнеет разум. Но и тогда, и тогда… Он сделает это!

Только сейчас Гилл заметил, что Норман пришел в сознание и безмолвно прислушивается. Нет, нет, я не скажу ему ни слова, не выдам идею. Ведь в случае успеха это будет единственная его, Гилла, победа над холодным раз умом Нормана. Первая и последняя. Что же, пусть так. Ну а что он сказал бы? Что и сам тоже?.. Но ведь для него это уже исключено. К эпитету «без воображения» добавился бы еще один «эгоист». Но ведь если получится, уже никто не посмеет обвинить его в этом…