Петер Жолдош - Сверхзадача

«Почему началось с этого?» — думал он с огорчением. Ведь существуют десятки других вариантов. Горло жгло, подступила тошнота. Ну, на эти прелести он рассчитывал. Но если паралич будет распространяться… Заложив в приемник оставшиеся коробки и забив его до отказа, он опустился на четвереньки и пополз к выходу, держа курс на складской отсек. Придется все-таки использовать роботов. Довольно даже одного, только бы до них добраться. Норман сделал глупость, настояв на отсылке лифта, да и сам он поступил не умнее, подчинившись приказу. Достаточно было опустить до уровня восьмого или десятого отсека, лишь бы не по соседству с взбунтовавшимися реакторами. Теперь лифт, разумеется, получил такой заряд облучения, что его действительно опасно приближать к командному салону, полному магнитофильмов и электронной начинки. Первые три уровня Гилл преодолел довольно успешно, но дальше пришлось просто катиться по ступенькам, по возможности помогая себе руками.

В обратный путь он отправился, уже крепко ухватившись за массивное плечо робота Шарика, с удовлетворением наблюдая, как ловко и осторожно тот карабкается по железным ступенькам лестницы. Шарик принадлежал Максиму, он-то и дал ему это ласковое имя. Слов нет, Шарик был если не самым хитроумным, то, во всяком случае, самым надежным из всей «железной гвардии» «Галатеи». И все-таки придется выключить и его, после того как он выполнит свою задачу.

До вечера следующего дня все шло как по маслу. Шарик прилежно подтаскивал коробки с записями, Гилл отбирал наиболее достойные введения в память, робот выполнял все остальные операции. Около трех часов пополудни Гилла начал душить кашель, пришлось прервать работу. Шарик несколько раз терпеливо просил Гилла повторить указание, но тот лишь махал руками, а лицо его синело от удушья. Блестящие круглые глаза-фотоэлементы робота внимательно смотрели на человека.

— Стой! — наконец Гилл смог выдавить из себя команду, с хрипом, но так, что Шарик все же ее понял. Став рядом, робот окаменел, а человек потерял сознание.

Первой мыслью Гилла, когда он пришел в себя, было сознание: времени осталось мало. Свинцовая тяжесть паралича слева поднялась уже до поясницы, легкие покалывало словно тысячью игл, из углов рта стекало по шее что-то жидкое. Удары молоточков в висках, похоже, вот-вот пробьют насквозь череп.

Закрыв глаза, он попробовал сосредоточиться. Модель всех программ удалось-таки ввести в Большой Мозг. Главное сделано. В конце концов, Мозг вполне способен дополнить их сам недостающей информацией из того, что у него имелось прежде. Оптимизировать идею легче, чем родить ее, это посильно для любой думающей машины.

Да, продолжать программу он уже не может, но наступление этого момента Гилл учел с самого начала. Сейчас он позовет Шарика и прикажет унести себя отсюда… Пожалуй, это единственное легкомыслие: он не может, не хочет остаться здесь в виде бездыханного тела. А Шарик не может вынести его на волю потому, что у Гилла не хватит сил цепляться за его шею, пока робот будет спускаться по лестницам с самого верха. Но, во всяком случае, лишь бы подальше от Большого Мозга. Однако сможет ли он произнести команду? Еще утром Шарик не всегда мог уловить его слова.

Осторожно, чтобы не вызвать новый приступ кашля, Гилл попробовал кончиком распухшего языка вытолкнуть кровь, накопившуюся во рту. Это ему удалось, по подбородку потекли струйки, добрались до груди.

— Шарик…

Робот стоял неподалеку, на том месте, где остался с вечера. Рискнув, Гилл набрал в легкие побольше воздуха. Только бы не проклятый кашель.

— Подойди…

Шарик обогнул угол командирского пульта и, приблизившись к креслу, остановился. Гилл почувствовал, что сейчас закашляется.

— Нагнись!

Руки дважды соскальзывали с железной шеи, прежде чем Гиллу удалось за нее ухватиться. Для этого пришлось задержать дыхание, померкло в глазах.

— Подними!

Ноги беспомощно висели, как плети, ну да все равно.

— Назад!

Робот попятился, вытащив его из кресла. Каблуки громко стукнули по пластиковому полу. Шарик снова обошел пульт и поволок его дальше. Боль во всем теле была нестерпимой, но главный враг — кашель будто забыл о своей жертве. Так, пожалуй, вытерпишь до кресла перед радиотелескопом возле стены.

— Налево…

Шарик двигался довольно быстро, но шесть метров, отделявшие его от радиотелескопа, показались Гиллу вечностью. Мышцы рук ослабли, отказывались повиноваться.

— Стой!..

Он упал рядом с креслом, ударился годовой о подлокотник, сознание помрачилось. Этого он боялся уже больше кашля — не успеет выключить робота… Яркое освещение командирского салона начало меркнуть: словно огромная горячая волна ударила Гилла в спину.

— Наклонись, — прошептал он, — наклонись ко мне!

Широкая стальная грудь робота медленно склонилась над распростертым на полу человеком. Гилл, раскачиваясь на гребне подхватившей его волны, то приближался к роботу, то удалялся в постепенно сгущающемся мраке. Стиснув зубы, он выждал, когда волна поднесет его к Шарику поближе, зная, что сил хватит теперь только на одно движение. Вот оно… Пальцы судорожно вцепились в рычажок выключателя. Внутри железного торса что-то тихонько щелкнуло.

Робот, все еще выполняя команду, наклонился вперед слишком низко, выключение застало его врасплох. Потеряв равновесие, железное тело весом более трехсот килограммов дрогнуло, качнулось и рухнуло на распростертого человека, словно прикрывая его собой. Последним проблеском сознания Гилл зафиксировал это: «Благодарю, Шарик…»

Ваи жил в ту странную и весьма важную эпоху, когда То вдруг умолкло. Между тем слуховая память Ваи навсегда сохранила резкий и угрожающий вой, который вдруг прорезал тишину лесов, а затем утихал, переходя в хрип; так хрипит смертельно раненный зверь под ударами дубин охотников. В таких случаях, если светило давало еще достаточно света в темные заросли первобытного леса, все взрослые мужчины их орды, почтенные отцы семейств и молодые охотники, раздували ноздри и без того широких, плоских носов, стараясь уловить едва слышный запах добычи, осторожно крались к опушке и ныряли в кустарник. Потому что То кричало, только убивая; вслед за воплем наверняка можно было найти неподалеку от его местопребывания еще теплый труп одного из крупных обитателей леса. Мясо, которое так необходимо таким, как Ваи, чтобы наполнить желудок. Над тем, какая существовала связь между криком, который испускало То, и появлявшимися следом убитыми животными, члены орды не задумывались по той причине, что еще не ведали причинной связи. Точно так же, как Ваи не мог рассказать своим младшим братьям и сестрам о том времени, когда То еще порой издавало вопли, а потом кормило всю орду даровым обедом. Соплеменники Ваи, в муках и трудах рождая первые слова и с не меньшим напряжением всех извилин складывая их в логическую цепочку, старались в первую очередь передать понятие «сегодня», ибо сумрачное «было» таилось где-то в памяти мышц и эмоций, а туманное «будет» еще дремало в недрах непроснувшихся страстей и казалось лишь неопределенным продолжением настоящего. Так, Ваи и его сородичи даже не подозревали, что за четыре поколения до них То вообще не издавало воя, и уж тем более не знали о тех временах, когда оно вообще не существовало на их планете.