Айзек Азимов - «Если», 1995 № 02

Мы прошли вдоль забора и попытались переговорить с охранником, но он заявил, что получил приказ.

— Чей приказ?! — заорал я на него. — Кто дал тебе этот мёрзлый приказ?

Возможно, в его глазах мелькнуло сочувствие, а может быть, мне это показалось. Он просто сказал:

— Приказ твоего отца, Алика-Дроув.

Кареглазка за забором выглядела такой одинокой. Вокруг не было ни единой живой души — только Жёлтые Горы вдали, за ними деревья, поля, холмы, открытые пространства. Неподалёку виднелись большие груды свежевыкопанной земли; земля была исполосована следами грузовиков и повозок, плотно утоптана и лишена травы. Там стояла Кареглазка, меньше чем в шаге от меня; она плакала и ласкала кончики моих пальцев, трогательная в своём рваном платьице, светлая и прекрасная в своей обретённой женственности. Она выглядела как обиженный ребёнок, и мой разум и тело испытывали невероятные страдания от любви к ней.

Потом подошли два охранника и сказали, что отец хочет меня видеть. Они взяли меня под руки и увели прочь; я смотрел через плечо на Кареглазку, пока какое-то здание не скрыло её от меня.

Они провели меня вниз по лестнице и через ряд дверей, вдоль коридоров, где ровно горели спиртовые лампы. Наконец, они постучали в одну из дверей.

Открыла моя мать. Я прошёл мимо неё и оказался в обычной комнате, ничем не отличавшейся от комнат в любом доме — за исключением того, что в ней не было окна. Там стояли стол, стулья, прочая мебель, обычное нагромождение газет, кастрюль, украшений и прочего, что создаёт домашнюю обстановку; единственно необычным было то, что всё это находилось здесь, прямо под заводом.

Мать с улыбкой смотрела на меня.

— Садись, Дроув, — сказала она, и я машинально подчинился. — Это наш новый дом. Тебе нравится, дорогой?

Я огляделся вокруг и увидел на дальней стене военную карту. Астонские флаги были очень близко, тесным кольцом вокруг прибрежного региона, в центре которого находился Паллахакси. Мать проследила за моим взглядом, и её улыбка стала ещё шире.

— Но до нас они не доберутся, дорогой мой Дроув. Мы здесь в полной безопасности. Никто до нас не доберётся.

— О чём ты, мёрзлый Ракс тебя побери, мама? А что будет с городом? Что будет с жителями Паллахакси? Что всё это значит?!

— Но для них просто нет места! Некоторые погибнут. Лучшие будут спасены. Она говорила как-то странно, даже для неё.

— Эта проволока не сможет остановить астонцев, мама, — сказал я.

Все с той же идиотской улыбкой на лице она сказала:

— Но ведь у нас есть пушки, много пушек. О, очень много!

— Я ухожу, — буркнул я, направляясь к двери и искоса поглядывая на мать. Она не пыталась меня остановить, но когда я оказался у двери, та распахнулась, и поспешно вошёл отец.

— А, вот и ты, — коротко сказал он. — Ладно, сразу к делу. Твоя комната за этой дверью, там ты будешь спать. Можешь ходить куда угодно в пределах ограждения, за исключением красных или зелёных дверей. Только старайся не попадаться никому на глаза, вот и всё. Если будешь делать глупости, я запру тебя в комнате. Это военная организация, понял?

— Я думал, что это новая резиденция Правительства. Кем же мы управляем?

— В своё время ты встретишься со всеми депутатами Парламента и должен быть с ними вежлив.

— Конечно, папа. А ты впустишь сюда Кареглазку?

— Я не намерен с тобой торговаться, Дроув! — раздражённо сказал он. — Кем ты себя, собственно, считаешь? Эта девчонка останется снаружи, где ей и место.

— Ладно, — я направился мимо него к двери. — Тогда просто скажи охранникам, чтобы они меня выпустили, хорошо?

— О Фу… О Фу… — причитала мать. Отец грубо схватил меня за руку.

— Теперь выслушай меня, Дроув, и оставь споры на потом, когда для этого появится время. Я скажу тебе прямо: сейчас в этом мире есть две разновидности людей — победители и проигравшие. Всё очень просто. И я обязан сделать всё, что в моих силах, чтобы члены моей семьи оказались на стороне победителей. Разве ты не понимаешь, что я делаю это ради тебя?

— В конце концов, — всхлипнула мать, — ты же должен хоть немного понимать, Дроув. Подумай, как бы это отразилось на карьере твоего отца, если бы ты ушёл к…

— Заткнись! — заорал отец, и мне на мгновение показалось, что сейчас он её ударит. Лицо его побагровело, губы тряслись; потом он внезапно остыл, отошёл в сторону и сел. Я уставился на него. Он выглядел вполне нормальным, даже более чем.

— Когда-нибудь, — тихо сказал он, — я наконец соображу, почему всё, что я пытаюсь делать, наталкивается на сопротивление, глупость или непонимание. Я настаиваю, чтобы ты остался с нами, Дроув, потому что знаю: иначе ты погибнешь, а я не желаю смерти собственного сына — ты можешь в это поверить? А ты, Файетт, запомни, что теперь здесь полно Парламентариев, и в сравнении с их средним статусом я мелкая рыбёшка. И, Дроув, как ты понимаешь, место здесь ограничено, и у каждого есть друзья или родственники, которых они хотели бы взять с собой сюда, но не могут, а поскольку, как я уже сказал, я мелкая рыбёшка, ты должен понимать, что я не в состоянии взять сюда твою… э… подружку. А теперь, — мягко сказал он, по очереди глядя на каждого из нас, и лишь уголок его рта чуть вздрагивал, давая понять, что он был на грани истерики, — я бы хотел, чтобы вы оба подтвердили, что понимаете меня.

— Когда я думаю о том, сколько я старалась и сколько сил отдавала ради мальчика…

— Идём со мной, Дроув, — с улыбкой сказал отец, беря меня за руку и почти выбежав вместе со мной из комнаты. Мы прошли через ряд дверей, поднялись по лестнице и вышли на дневной свет. Солнце скрылось; воздух был туманным, но все ещё очень тёплым; моя одежда начала липнуть к телу. Я немедленно огляделся по сторонам в поисках Кареглазки и увидел её, одиноко сидевшую на земле за оградой.

Отец втянул носом воздух.

— Похоже, начинается сезон дождей, — сказал он. — Во имя Фу, действительно похоже, что начинается сезон дождей. Надо сказать Парламентариям. Надо им сказать. Помнишь дожди два года назад, Дроув, когда залило подвал и твои бегунчики утонули? Они умели плавать, но вода поднялась выше потолка их клетки. Это урок для всех нас, Дроув. Урок, да…

Я испуганно шарахнулся от него в сторону. Он последовал за мной, продолжая бормотать:

— Это твоя девушка там, да, Дроув? Красивая малышка. Красивая…

Пойдём, поговорим с ней. Это позор, что она сидит там совсем одна. Я вспоминаю твою мать… — Внезапно он остановился и замер, глядя куда-то на юг. Я тревожно проследил за его взглядом, но не увидел ничего особенного, кроме высоких деревьев на Пальце и крошечных фигурок лоринов.

Когда я снова повернулся к нему, он опять смотрел на Кареглазку.

— Идём, — позвал он, направляясь к ней. Она с надеждой посмотрела на нас, но я отрицательно покачал головой.