Генри Олди - Дорога

Много Пустотников встречал центурион Анхиз за годы своей нелегкой Паучьей карьеры, привык к ним, сжился, можно сказать - но ни один из них не разговаривал с Анхизом так доверительно; и Анхиз почувствовал острое желание поверить, поверить и помочь этому человеку... да, человеку.

Старею, подумал центурион. Пора уходить. Совсем.

- Боюсь я, - продолжал меж тем Пустотник. - Боюсь, что не то его тянет. Вот проверю - тогда сам повезу. А с Ледой... Ни любви, ни интереса тут нет, а на порядочность может и клюнуть. Так что пусть посидит пока девочка с кормилицей своей заодно, а мы уж расстараемся. Побегай, мальчик мой, побегай, Марцеллушка, пошустри - придешь на Игры, никуда не денешься... Большую карту разыгрывать буду. Такую большую, что могу и не разыграть. А там и поговорим...

Пустотник внезапно остановился и внимательно посмотрел на примолкшего Анхиза.

- Скажи, Паук, - строго и серьезно спросил Даймон, - скажи, но правду... Ты давно знаешь нас. То есть меня-то как раз недавно, но каждый новый окружной Пустотник сначала идет знакомиться к центуриону Пауков, а уж потом сообщает пяти Порченым. Свои у нас отношения... Вот скажу сейчас тебе: Анхиз, Совет встал над жизнью и забыл о Кодексе Веры, пошли менять власть, Анхиз... Пойдешь или нет?

- Не пойду, - честно ответил центурион, морща лоб. - Извини, Даймон. Не поверю в таком деле ничьему чужому слову, и твоему не поверю. Но одно добавлю: приди ко мне Совет и скажи - Анхиз, Пустотники перешли черту положенного, нарушено равновесие, Анхиз...

- Ну? - тихо и требовательно шепнул Пустотник.

- Тоже не пойду.

- Спасибо, центурион. Это и хотел услышать от тебя. Значит, не зря мы вкладывали в этот мир все, что могли!..

- Что вкладывали, Даймон? Душу? Как меч в ножны? Как деньги в дело? И было ли что вкладывать...

Пустотник не ответил.

ПРИЛОЖЕНИЕ V

(Кодекс Веры, глава "Молчащий гром")

XVIII. 3. ...И как Творитель создал людей для одному ему ведомых целей, а также чтоб проявить себя в созидаемом - так и человек способен, в свою очередь, создавать вещи для целей человеческих и проявления себя через созданное.

XVIII. 4. Смертна плоть человеческая и конечна во времени; ветшают кости, тускнеют глаза, седеют и выпадают волосы, разрушаются зубы, и так до полного исхода, превращения в прах - ибо таков закон, положенный Человеку Творителем, благословен Он; ибо вначале была Порча - основа и суть существования бренного.

XVIII. 5. Посему не должен смертный в путях созидания преступать закон Порчи; посему ржавеет металл, гниет и горит дерево, трескается и выветривается камень, протирается ткань - и всякой вещи положен свой предел, свой срок существования.

XVIII. 6. Умирают люди, и умирают вещи, и здесь лежит главный путь существования, общая основа круговорота бытия - но здесь же кроется и различие.

XVIII. 7. Вложена Творителем душа в плоть живущих, и разрушенное тело уподобим мы распахнувшейся темнице, сброшенным оковам, дабы вольный дух вошел в вечное блаженство освободившихся - разрушенная же вещь души не имеет, ибо создана человеком, который не есть Творитель, но есть лишь Со-Творитель.

XVIII. 8. Поправший же закон Порчи дождется страшного: в вещи, живущей неположенные сроки, в вещи, существующей без человека; в вещи, превзошедшей предел совершенства - зародится в ней отзвук души, но души неживой, чуждой и Творителю, и самому человеку. Горе дерзкому, чей путь приведет к созданию не-жизни - ибо что страшней слуги, сравнявшегося с господином, но с помыслами мертвыми и стремлениями неисповедимыми?!.

XVIII. 9. И для напоминания ослушникам, для примера вечного живут меж людей бессмертные: проклятые, отлученные от закона Порчи, обреченные жить без надежды, заточенные в теле своем; не люди, не вещи, никто - бесы...

5

В "Огурце" не оказалось ни одного посетителя. Даже хозяин куда-то исчез из-за своей стойки, и лишь в углу тихо тренькал заезжий кифаред, невидяще пялясь перед собой. Перед ним стояла кружка вина и миска с полуостывшим рагу. Впрочем, отсутствие клиентуры не удивило меня вечерняя разгульная публика предпочитала более шумные заведения, с девочками и крысиными боями... А хозяин "Огурца" делал вид, что все и так идет нормально. Вот оно и шло.

В голове занозой зудел недавний разговор с притворой-Пустотником. Это что же, братцы, получается - пожалел он меня, что ли?! Побегай, мол маленький, только не отбегай далеко от песочницы, а то мама позовет - не услышишь... Так не мама ты мне, паскуда склизкая, и не верю я в жалость твою дешевую!.. Ты думаешь, куда я после беседы с тобой кинулся? К воротам Медным, к месту обозначенному - и ни одной заразы там не нашел! Ни погонщика, коему плачено было с лихвой, ни наров его горбатых, ни даже следов от копыт их... Лишь плевок под кустом валялся, зеленый комок жевательного наса, что Блюстители жевать любят. Так что знал ты все наперед, и не тобой ли была назначена та встреча первая, где впервые колыхнулось перед наивным бесом платье лар Леды - женщины, которая не хотела умирать?!.

Злость кричала во мне, злость и обида, и когда откричались они, отвизжали, то понял я: чушь несу, злую сопливую чушь, и не о том сейчас речь. Ладно, Пустотник, договорились - не уйду далеко! Близко буду, совсем близко... Вот только где?..

- Сдается комната. Вниз по коридору, через погреб, отодвинуть третью справа бочку и потянуть за кольцо над плинтусом. Хорошая комната, недорогая... темновато там для привередливых постояльцев...

Рядом со мной стоял хозяин. Толстенький, лысенький, розовощекий и пухлый. Он вытирал руки об клеенчатый передник и рассеянно поглядывал на приоткрытую дверь таверны. Он был похож на младенца, и стоял на широко расставленных ногах, с детской неуклюжестью.

- Я монстр, - сказал я. - Я преступник и маньяк. Жу-уткий. И вообще... Вот.

Он улыбнулся.

- Монстр, который любит малосольные огурцы... - протянул хозяин. - А меня зовут Фрасимед. Фрасимед Малахольный. Философ. Очень приятно познакомиться.

- В чем же заключается твоя философия, Фрасимед с неблагозвучным прозвищем?

Хозяин облокотился о стол и на секунду задумался... а я на секунду прислушался. Не было в нем лжи, и интереса лишнего не было. Тихо было и спокойно.

- Когда-то я был молод и много учился. От моих учителей и из книг я узнал о том, что море - это море, а глоток пива - это глоток пива. Потом я стал сомневаться. Я стал задавать вопросы, стал мучиться неразрешимым, и понял, что море - далеко не всегда море, а глоток пива - отнюдь не обязательно глоток пива. Именно тогда я облысел и обрюзг. А теперь...

Он помолчал, прислушиваясь к бряцанью сонного слепого кифареда.

- Теперь я твердо знаю, что море - это все-таки море, а вкус глотка пива не меняется от моих рассуждений. Кроме того, я знаю, что задающий дурацкие вопросы неизбежно получает дурацкие ответы. Теперь я спокоен. Я знаю все, что мне нужно.