Елизавета Манова - Рукопись Бэрсара

Прежняя улыбка шевельнулась на губах Эрафа.

- А почему он извещает об этом именно вас?

- Потому, что именно я его об этом просил.

- А зачем вы его об этом просили?

Вот неугомонный старик! Еле жив - и все равно не смирится с вопросом без ответа. Должен выяснить, докопаться, разгрызть орех до ядра. Господи, как я его любил в такие минуты!

- Чтобы знать, возвращаться ли мне в столицу или ехать прямо в Бассот.

- Господи помилуй, уж не из железа ли вы, биил Бэрсар? - вскричал старик удивленно.

- Увы, мой друг, только из плоти. И если честно - этой плоти очень хочется отдохнуть.

Как ей хотелось отдыха, бедной плоти! Я устало качался в седле, засыпал, просыпался, Отвечал на вопросы, что-то спрашивал сам, а дремота уже лежала на плечах теплым грузом, закрывала глаза, навевала грезы. Так хорошо было грезить, как я, вернувшись из странствий, войду в свой дом - в тот единственный дом на свете, который я вправе назвать своим, - и там меня встретят Суил и мать...

Но в сладостях этих грез таилась горечь; она будила меня, возвращала усталость и боль в измученном теле - и мысли. Нерадостные мысли, от которых некуда деться.

Я не могу вернуться в свой дом и повидать свою мать. Она в залоге у Братства. Если я изменю, они убьют мою мать. Нет, я не изменю. Лучше я сам приду к ним в надлежащее время. Как я легко смирился со своей несвободой! Есть ведь Баруф, и он мне может помочь. Сможет? Конечно! И я попаду к нему в руки. Цепь на цепь, несвободу на несвободу? Лучше уж Братство, оно может отнять только жизнь. Я стыжусь этих мыслей, мне тягостно и противно так думать. Баруф - мой друг, он любит меня и желает мне только добра. Да! И желая добра, он поможет мне сделать выбор, очень нелегкий выбор, который еще предстоит. В том и беда, что выбор еще предстоит, и выбрать я должен сам.

Я еду и думая о Баруфе, и эти мысли горьки, как желчь. Мы слишком похожи и слишком нужны друг другу, мы вместе - страшная сила, и это пугает меня. Мы ничего не хотим для себя, наша цель благородна, и поэтому мы опасны вдвойне. Всем можно пожертвовать для благородной цели: счастьем чужим и своим, - жизнями... даже страной. Ох, Баруф, неужели я тебя брошу? Неужели мне придется встать у тебя на пути?

Наш караван доплелся до Согора. Я отдохнул пару дней, простился с посольством и вместе с Эргисом отправился в Квайр. Дороги стали непроходимы: Эргис выбирал звериные тропы, где палые листья не дали раскиснуть земле.

Тощий конь Эргиса был бодр и свеж, а с верным Блиром пришлось проститься. Эргис подыскал мне пегого жеребца, выносливого, как черт, и с таким же нравом. Мы очень повеселились в начале пути, но плетка его слегка усмирила - на время. Он подловил меня уже далеко в лесу. Выбрал момент, когда я опустил поводья, вскинул задом и встал, как пень. Я птичкою пролетел над его головою и со всего размаха плюхнулся в грязь.

- Скотина! - прорычал я, едва поднимаясь. - Я тебя!..

Конь поглядел с укоризной, а Эргис заржал так, что птицы шарахнулись с веток.

- Чего завелся?!

- Н-не могу, - простонал он. - Бла-благородный гинур! А ведь смешно!

- Хватит ржать! Дай хоть глаза протру.

Эргис достал какую-то тряпку, скупо плеснул воды из фляги, и я кое-как протер лицо.

- Слышь, Учитель, ты не сердись, а?

- За что?

- А я б рассердился!

Я не сердился даже на жеребца. Собрал поводья, нащупал ногою стремя и кое-как забрался в седло. А треснулся я неплохо. Эргис поехал вперед. Молчал, молчал и вдруг обернулся:

- Одного в тебе не пойму: как это ты всюду свой? Вроде без разницы тебе - локих там, или последний мужик. И что чудно: говоришь-то по-разному, а все одинаковый.

- А мне и правда все равно. Я людей не по званиям ценю.

- Не обидишься, коль спрошу?

- Смотря что.

- Вот победим... ты что будешь делать?

- Спроси что полегче! Чего это вдруг?

- Да так. Глянул тебя в деле... похоже, что мы одного поля ягоды тихо нам не жить. В своих-то землях ты чем жил?

- Я же вам еще в первый день исповедался. Наукой.

- А я вот засомневался. Больно ты драчливый, чтоб над книжкой сидеть.

- Моя наука - это не только книжки. Жестокая штука - не хуже войны. Все заберет - и досуг, и друзей... даже жизнь, если понадобится.

- А на кой черт?

- Для людей. Понимаешь, наука - если в добрых руках - она очень много может. Накормить голодных, согреть озябших, вылечить больных. Остановить реки, раздвинуть горы, за час одолевать многодневный путь...

- А коль в худых?

- Еще больше. Уничтожить все живое на свете - чтоб и трава не росла.

- А бог?

- Что бог?

- Спит он, что ли, покуда вы, чародеи, деретесь?

- Знаешь, Эргис, чего-то мне кажется, что богу на нас наплевать.

- Ты это брось! Есть еще царствие небесное!

Я даже коня остановил.

- Эргис, а ты что, надеешься туда попасть? Может, мы хоть одну священную заповедь не нарушили? "Не лги, не убий, покоряйся господину своему. Не возжелай чужого добра, наследуй долю свою и остерегись ее менять". Что там еще осталось?

- Да ну тебя! Говоришь, как враг господа нашего!

- Ладно, Эргис, извини. Зря я так.

- Нет, ты постой! Ты мне вот что скажи: как это можно жить не веруя?

- А кто тебе сказал, что я не верую? У меня своя вера: люди. Понимаешь, мне кажется, что не так уж он хорош, тот мир, что подарил нам господь. Да и ты, по-моему, от него не в восторге. Бегаешь, дерешься... нет, чтоб сидеть да терпеть, что тебе бог определил.

- Учитель!

- Ладно, Эргис, хватит. Дурацкий разговор.

- И верно, хватит. Дурацкий разговор.

- И верно, хватит! Страшно от твоих речей! Неужто ты для людей душу готов загубить?

- Давно загубил, - ответил я равнодушно, и Эргис, со страхом взглянул меня, пришпорил коня.

К Квайру мы подъехали в темноте; только запах дыма и жилья обозначил спящий город.

- Эх, мать моя! - сказал Эргис. - Опять в лесу ночевать!

- В доме переночуем. Только смотри: никому!

Почуяв жилье, кони пошли бодрей. Объехали Оружейный конец, спустились на берег, и вот уже зачернели по сторонам домишки Ирага. Не слезая с седла, я открыл калитку и спешился возле крыльца. Тихонько постучал и окликнул мать.

- Сыночек! - простонала она, вылетая из двери. - Родимый мой! Воротился! Ой, да ты не один?

- Друг со мною, матушка.

- Пожалуйте в дом, добрый человек, сама с конями управлюсь.

- Лучше об ужине похлопочи. Не помню, когда и ели по-человечески.

Она поохала и убежала, а мы занялись лошадьми. В дом Эргис вошел не спеша, огляделся, посмотрел на меня, пожал плечами.

- Сейчас, сынки, сейчас! - тут мать оглянулась, увидела меня, и даже руками всплеснула:

- Благость господня! Да на кого ж ты, Равл, похож!

- На черта.

- Замолчи, бесстыдник! Чтоб я таких слов не слыхала! Я засмеялся и отправился умываться. А потом мы сидели, дожидались ужина, и я расспрашивала мать.