Елизавета Манова - Рукопись Бэрсара

Умен - наверняка: глупый Старшим не станет, смел - без сомнения, но чем обернутся для дела его смелость и его ум?

Наконец Сибл зашевелился. Нашарил позади нары, сел и кивнул мне. Я уселся напротив.

- Как ехалось-то? - спросил он по-домашнему. - Намоклись, чай?

Знакомый рисунок - и неприятный: кто задает вопросы, тот и ведет разговор. Нет, разговор поведу я. И я спросил:

- Что с Асагом?

- Ничего, - ответил он равнодушно. - Тебе как, про наши дела все говорить иль на половину?

- Наполовину.

Он медленно кивнул. Он все делал медленно, словно остерегался своей непомерной силы, придерживал ее, чтобы не наделать беды невзначай.

- На то и надеялся, когда за тобой Дарна послал. Смекалистый мужик.

- Ты?!

- А Асаг что, позвал бы тебя к черту в зубы?

- Я всю дорогу голову ломал...

Сибл усмехнулся.

- Не сломал - и ладно. Не знает про тебя Асаг.

- А записка?

- Мы с ним грамотеи одинаковые: что рукой - что ногой. А насчет другого-прочего, так я Дарна к нему загодя подсунул, смышленый помощник никому не во вред.

Ловко он меня обманул! С гениальной простотой, можно сказать. Запоздалый страх: это мог бы сделать и Баруф. Еще проще. Гнусная мысль, и я с облегчением ее отогнал. Баруф так не сделает. Может быть, Таласар... но не сейчас...

Сибл глядел на меня, и я спросил напрямик:

- Зачем я тебе?

Он опять усмехнулся.

- Не мне, а Асагу. Хватит за его спиной хорониться. Кашу-то сам заварил - сам и хлебай.

- Опять суд? Заглазно?

- А на кой ты им сдался? Больно высоко себя ставишь, брат Тилар. Судят-то тебя, а бьют по Асагу.

Понятно. И снова такое знакомое, привычное чудо, к которому не привыкнуть никак. Грузный, неопрятный, с плоским рыбьим лицом - пожалуй, скорее неприятный. И вдруг все исчезло. Остались только умные, пронзительно-светлые глаза, бесшабашно-горькая, насмешливая улыбка и чувство, что мне нужен этот человек - нужен, и я должен его завоевать.

- Самое время сводить счеты! Пусть бы вы уж все на меня взъелись... ладно! А что между собой грызетесь...

- А что ты за птица такая, чтоб всем на тебя взъедаться? Брат Совета? Так их с тобой сорок, без тебя тридцать девять, да все не тебе чета свои, не приблудные.

- Да, я им не чета! Что, лучше своя уродина, чем чужая красавица? А за Ирсалом ты бы тоже Дарна послал?

- Ах ты, раскрасавица, - сказал Сибл с ласковой угрозой. - Светик ты наш... в чужом окошке! Всех-то он объегорил! От петли ушел, от суда ушел, от акиха ушел... и от нас, считай, ушел. У-умненький Брат Совета Тилар... а как нас перебьют, глядишь, уже и Старший... а то и Великий брат, а?

- То-то я по первому слову сюда прибежал!

- Так ты уж у нас у-умненький! Сюда б не явился, там бы тебя нашли!

- Хватит, Сибл! - сказал я с досадой. - Позвал - так говори зачем. А угрозы... ты их для своих побереги - для тридцати девяти - они оценят!

- Ты тоже, - спокойно ответил он. - Я понял, ты понял, оба мы понятливые. Можно и забыть... пока. Худые нынче у нас дела, брат Тилар. Отшатнулся от нас народ-то, впервые Братство как рыба на песке... голенькое. Может, оно и не надолго, так ведь Охотник рядом, возьмет рыбку-то - да в мешок.

- Боюсь, что рыба уже в мешке. Только веревочку задернуть.

- Веревочку бы и перевязать можно.

- Нет, Сибл. Поздно. Огил одну ошибку дважды не делает. В прошлый раз он по старинке концы искал... а теперь мешок: всех разом.

- А ведь это мы ему дорожку расчистили... считай, на готовенькое позвали...

- Асага обвиняют в этом?

- Покуда его только в том винят, что он тебя, хитреца, Калатом подосланного, послушал, дал себя вокруг пальца обвести.

- А если я сам отвечу за свою вину?

- Твою вину ему с тобой делить, он за тебя голову в заклад ставил.

- А если я докажу, что был прав?

- Может, оно для Братства еще хуже будет. Ты согрешил, Асаг ошибся что же, только господь не ошибся. Вина накажется, грех отмолится - а все, как было, так будет... как от дедов завещано.

- Не будет, Сибл. Братству жить считанные недели.

- Все-то ты знаешь! А оно, чай, тоже от нечистого!

- Значит, это наставник Салар воду мутит?

- Значит, он.

- И чего он хочет? Власти?

- Кабы так! Ты его просто не знаешь, Тилар. Он-то, наставник наш, святоша да постник, дай ему волю, всех бы постами да молитвами заморил, а только ни хитрости в нем, ни корысти. Для себя-то он ничего не хочет. Братство ему заместо души, да только не наше, не всамделишнее, а какое он сам вымечтал. То и боится перемен, что, мол, всякое искушение от дьявола. Думает: и эту беду можно отмолить - поститься да покаяться, глядишь, господь и смилуется.

- А ты?

- Что я?

Я глянул ему в глаза, и Сибл нехотя усмехнулся.

- А я, брат Тилар, мужик простой. По мне на господа надейся, а топор точи. Нынче, коль возьмемся молиться, не взвидим, как и на небесах очутимся.

- Тогда выход один. Раскол.

- Что?! - глаза его засверкали, стиснулись огромные кулаки. Ну, если он сейчас да меня... конец! Но досталось не мне, а столу: хрустнула от удара столешница, подпрыгнул светец, выронив лучину, красным огоньком она чиркнула в темноте и погасла. И стало очень страшно.

- Что?! - опять прорычал Сибл из тьмы. - Да ты...

- Что я? Какого дьявола вам от меня надо? Я что, просился в ваше Братство дураков? Да за один ваш суд... вот ей-богу! - надо бы вас... к ногтю! А я, как нанялся, вас спасать!

- Спаситель! - Сибл уже успокоился; этакий ненавистно-насмешливый, почти ласковый голос.

- А ты у Асага спросил. Он знает. Ладно, зажги свет. Он послушал зашевелился в темноте. Высек огонь, присвечивая трутом, отыскал на столе лучину, зажег и сунул в светец. Поглядел на меня и сказал - с той же ласковой злобой.

- Ты расскажи еще, что ради нас кинул.

- Слушай, Сибл, - отозвался я устало, - что ты все на меня сворачиваешь? Считай, на плахе сидим, а ты все заладил, как этла, кто я да что я.

- Ох, и непочтителен ты, брат Тилар! - сокрушенно ответил он. - Так ли со Старшими говорят? На плахе-то я всю жизнь сижу, привык уже под топором, а вот кто ты да что... понять мне тебя надо, брат Тилар. Как это ты в душу к Асагу влез да почти все Братство перебаламутил? Ишь ты, с дороги не переспал, а уж сразу: раскол. А ты Братство ладил, чтоб рушить?

- А ты?

- И я не ладил. Готовое получил, потому и сберечь должен. Дедами слажено, отцами завещано - как не сберечь?

И все-то он врал, хитрый мужичок. Ходил вокруг да около, покусывал, подкалывал, а сам все следил за мной своим зорким, алмазно-светлым взглядом, все прикидывал, примерял меня к чему-то, что уже решено. И разгневался он, когда я сказал про раскол, не потому, что это _б_ы_л_о с_к_а_з_а_н_о_ мной. Потому, что я так уверенно это сказал, будто знал, что все уже решено.

Нет. Я не стану пешкой в чьей-то игре. Я и Баруфу этого не простил, а уж там была игра - не этой чета. И я спросил:

- К чему ты ведешь, Сибл? Хочешь выкупить Асага моей головой? Ваше право - я давно перед ним в долгу. Только что тебе это даст? Мир в Братстве? Возможность умереть заодно?