Елизавета Манова - Рукопись Бэрсара

- Страшно, - отвечает Ларг. - Никогда я о том не думал, Великий, но ежели это так...

- Только богу это ведомо, но разум говорит именно так. Кстати, о разуме. Когда Калиен выезжает?

- Тарданец-то? Дней через пять.

- Я сам хочу с ним говорить. - И отвечаю его удивленному взгляду: - О Разуме. Всякий ищет в вере что-нибудь для себя. Церковь боится разума, но мы-то знаем, что ум дан человеку, чтобы отличать хорошее от дурного и выбирать между добром и злом. Разве судят животных, что бы они не натворили? Нет, потому что они не ведают, что творят. Каждого из нас ожидает суд и воздаяние по делам нашим, но если нам не был дан выбор - как нас судить?

- Но ежели нам дан выбор, - говорит он совсем тихо, - отчего ж мы тогда всегда выбираем зло?

А когда все уходят, появляется терн Ирон, и я делаюсь тихим и очень кротким, потому что ужасно боюсь перевязок. Он приносит мне боль, но я люблю терна Ирона, потому что с ним мне не стыдно быть слабым.

А день все вертится в колесе неотложных дел, и только вечером я, наконец, свободен. По вечерам со мной остается мать, и можно молча держать ее руку в своей и, улыбаясь, слушать ее ворчанье. Она говорит о сыне, которого я не знаю, что он сегодня сделал и что сказал - такое шмыгало, как ты, ну, только отворотись, а он в квашню влез. Я ему: ах, ты разбойник! А он: я - не лазбойник, я Бэлсал!

И я улыбаюсь самодовольно: кажется, в самом деле Бэрсар, беспокойная наша порода...

А вот ночи - это куда трудней. Ночью больно. Ночью дневные мысли и дела почему-то теряют цену. Как-то сразу все обретает реальный масштаб. Мой крохотный Кас, чуть заметная точка, на меньшем из трех континентов планеты. Непросто поверить, что корень зла, зародыш грядущих несчастий планеты растет на этом клочке земли, где поместилось всего пять стран.

Огромные и богатые материки, десятки стран и сотни народов - так почему мы с Баруфом решили, что замочная скважина именно здесь?

Аргументы Баруфа? Это эмоции, а не факты, ему известно не больше, чем мне. История, которую мы изучали - это ложь, по заказу созданный мир. Я обнаружил недавно, что так и не знаю, кто все-таки победил в мировой войне. И, если честно, то не уверен, одна война была или две. Не потому, что забыл - такова та история, что мы изучали.

И странная мысль: я, конечно, уже не рожусь. В Квайре теперь не осталось Бэрсаров. Наш умный аких выслал их всех из страны, чтобы избавиться от ненавистного имени и ненавистного сходства. Но где-то в Эфарте или Коггеу ученый-мятежник вроде меня вдруг вздумает тоже вернуться назад, чтоб сдвинуть историю к другому исходу. Найдет ли замочную скважину он? Или нет такого года и места? Или годится всякое и всякий год?

Эргис примчался - значит, в лесу все спокойно. Сидит и молчит, и я тоже молчу. Оказывается, и Эргис постарел. Седина в висках и тяжелые складки у губ. И в глазах что-то тусклое - то ли мудрость, то ли усталость.

Я лежу и гляжу на него с расстоянья болезни, и спокойная грусть: вот и ты несвободен, Эргис. Ты завяз в это по уши, как и я, и не только не сможешь - не захочешь жить по-другому.

И спокойная гордость: ну, каков мой Эргис? Государственный муж, полководец, тот, кому я могу...

И - угрюмая радость: да, ему я могу все оставить! Он сумеет. С Братством ему не ужиться? Значит, не будет Братства!

- Ну, - говорит он неловко, - как ты?

- Нормально. Не в первый раз. А как в лесу?

- А как в песне, "Всех убили, закопали и уселись пировать". Тилар, говорит он вдруг. - Зря я тебя тогда отпустил. Вот чуяло сердце.

- Брось! От всех ты меня не защитишь!

Вскинул голову, смотрит с тревогой.

- Веселая песенка! Про одного уже слыхивал.

- Не так все скверно, Эргис. Просто надо подумать о наследнике.

- Что дальше, то веселей!

Глухая тоска у него в глазах - разве он сам об этом не думал? Наверное, думал, и с ним бесполезно хитрить. Хитрить еще с Эргисом? И я говорю ему правду:

- Я не хочу умирать. Не потому, что боюсь - просто тошно, когда решат за меня, сколько ты должен жить и когда умереть.

- Кто? - говорит он глухо.

- Церковь.

- Покуда...

- Да, - говорю я ему, - еще лет пять. А потом прикончат меня и раздавят всех вас, потому что вы слишком привыкнете жить за моей спиною.

- Спина-то не больно широкая.

- Разве?

Вздыхает и опускает глаза.

- Эргис, - говорю я ему, - считай, что я струсил, но для Малого Квайра лучше, если меня здесь не будет через пять лет.

- Ну да! Ты - и страх! Небось еще почище проделку задумал!

- Может быть, но это будет не скоро. А пока...

- Ну что, пока? Хочешь, чтоб я в эту упряжку впрягся? Ты еле везешь, а я-то против тебя?

- Больше некому, Эргис. Асаг рано или поздно всех разгонит...

- А начнет с меня!

- Погоди, Эргис. Послушай. Через пять лет Касе не должно быть ни Бэрсаров, ни Братства. Это не отвратит Священной войны, но даст вам шанс уцелеть. Против колдуна Бэрсара и богопротивного Братства Церковь заставит выступить светскую власть. И Таласар - можешь не сомневаться - с удовольствием ввяжется в эту войну. И Лагар - без всякого удовольствия тоже. Ну, о Кевате я не говорю - там пока ничего не ясно. Но если не будет ни Бэрсара, ни Братства - только люди верящие как-то иначе, это выглядит уже по-другому. Не дело одного государя указывать другому, как и чему молиться его людям. Нейтралитет Бассота слишком нужен окрестным странам, и это будет для них предлогом не ввязываться в войну.

- Ну, наш-то поганец ввяжется!

- Но только он. И ты его одолеешь.

- Крира?

- Не прибедняйся, Эргис. Из Бассота можно сделать одно большое Приграничье.

- Против своих?

- За своих. Малый Квайр надо сберечь ради большого. Пока мы живы и процветаем...

- Да ладно! А то я не знаю! Ох ты, господи, ну, беда с тобой! Вечно как оглоушишь...

- Это еще не скоро, Эргис. Года через четыре. Мне еще надо прикончить Братство.

- Тилар, - очень тихо сказал Эргис. - А, может, вместе, а?

- А на кого я оставлю это? Отпусти меня, - прошу смиренно. - Дайте мне хоть немного пожить свободным!

А вот и еще один победитель: гон Эраф прилетел из Лагара. Я уже в силах принять его в кабинете.

Попиваем нагретый лот, говорим о приятном и интересном, потому что таков ритуал. Гон Эраф ценит время, но не выносит спешки, и беседа должна созреть. Созреть, перезреть и, как плод, упасть прямо в руки.

- Мой покровитель! - ласково говорит мне старик, - доколе вы будите так безрассудны? Какая вам надобность рисковать своей жизнью, драгоценной для стольких людей?

- Себя не переделаешь, биил Эраф. Но сами вы, надеюсь, в добром здравии?

Какое там в добром! У него полсотни болезней, и он с удовольствием расскажет о них, и надо вздыхать, поддакивать и кивать, но это значит, что мы с ним почти у цели, и можно спросить о здоровье его почтенного брата, а это прямая дорога к тарданским делам.