Елизавета Манова - Рукопись Бэрсара

- Тише, - говорю я и прижимаю ее к себе. - Просто вместе...

- Нет! Я своих людей Пауку не отдам! Мои люди - они люди, неча Пауку их ломать!

Оказывается, она и о Зелоре знает. Еще одна великая тайна... Не думаю, чтобы ей сказал кто-то из наших. Только Братья Совета знают Зелора и боятся его как чумы. Даже имя его не смеют назвать, чтоб не попасть в беду.

- Тише! - говорю я опять и укладываю ее голову себе на колени. Эту гордую упрямую голову, эту милую умную головку, где, оказывается, так много всего.

- Ну хорошо, - говорю я ей. - Ты говоришь, что я таюсь от тебя. Но ты ведь и так все знаешь, Суил. Чего же ты ждешь от меня?

- Все да не все! Я главного не знаю, Тилар: чего ты хочешь. Ты пойми, - говорит она, - не сдержать тебе все одному. Вон давеча... ты из каса уехал, кулак разжал, так Асаг тут такое заворотил, что кабы не я да не Ларг, был бы тебе раздор да разор. Нет, Тилар, - говорит она, - не выдюжишь ты один! Пока двое вас было, вы все могли, а теперь ты ровно и не живешь, а только с Огилом перекоряешься. Отпусти Огила, Тилар! Я тебе заместо него не стану, только он ведь и во мне сидит. Мы с Раватом как пополам Огила поделили - уж на что я за Карта зла, ничего, помнит он еще меня, почешется! - а все равно он мне, как родня - брезгую, а понимаю. Никто тебе так не поможет против Равата, как я - чтоб и драться, и щадить.

Ну, Тилар?

- Да, птичка, - говорю я. - Да.

И опять разговоры.

- Наставник, я доволен тобой, - сообщаю я Лагару. Промчался не день и не два, пока я выкроил этот вечер. Мне нужен он целиком, и, может быть, потому что я, наконец, решился.

- Наставник, я недоволен тобой, - говорю я Ларгу, и он удивленно косится из-под набрякших век. Только он не преобразился: робкий, хилый, и суетливый, в заношенной мантии, но...

- Ты призван блюсти наши душ - что же ты их не блюдешь? В них поселилась зависть, и для Братства это опасней, чем самый свирепый враг.

- Зависть - часть души человечьей, - ответствует Ларг разумно. Нищий завидует малому, а богатый - большому. Не зависть погубит нас, Великий.

- А что же?

- Малая вера, - говорит он очень серьезно. - Наши тела укрепляются, но наш души слабеют. Ты говоришь о зависти, Великий, но зависть - сорняк души невозделанной. Как забытое поле зарастает плевелами, так в душе нелелеем возрастают злоба и зависть.

Красиво говорит!

- Я знаю, что ты ответишь на это, Великий. Если, блюдя свою душу, ты обрекаешь ближних своих на муку и голод, чем ты лучше разбойника, что грабит убогих? Но разве злоба, растущая в огрубелой душе, не столь же губительна для ближних наших?

- А разве это не забота Наставника - возделывать наши душ? Разве я хоть когда-то тебе отказал? Разве я не просил тебя найти достойных людей, которые помогли бы тебе в нелегкой работе?

- Да, - отвечает он бесстрастно, - ты щедро даешь одной рукой, а другой - отбираешь. Разве ты не запретил наказывать недостойных?

- А вы с Асагом обходите мой запрет и сеете страх там, где должна быть вера. Наставник, - говорю я ему, - страх не делает человека достойней. Только притворство рождает он. Ты так много делаешь добрым словом, почему же ты не веришь в добро?

- Я верю в добро, - отвечает он, - но добро медлительно, а зло торопливо.

- Что быстро растет, то скоро и умирает. Наставник, - говорю я ему, наша вера мала, потому что мало нас. Нас окружают враги, и, защищаясь, мы укрепляем злобу в своей душе. Чтобы ее одолеть, нам надо сделать врагов друзьями. Чем больше людей будет веровать так, как мы, тем больше будет у нас друзей, и тем лучше будем мы сами.

- Раньше ты не так говорил, - задумчиво отвечал он. - "Веру нельзя навязать, вера должна прорасти, как семя".

- Там, где она посеяна, Ларг. Видишь же, в Касе она понемногу растет, у нас не так уж и мало обращенных.

- Но и не так уж много.

- Тут опасно спешить, Наставник. Помнишь сказочку, как некто нашел кошелек и с воплем кинулся за прохожим, чтобы вернуть ему пропажу?

- А прохожий решил, что это злодей и бросился наутек. Помню, Великий. Потому и обуздываю доброхотов, хоть душа к тому не лежит.

- Зачем же тогда обуздывать? Отбери тех, что поумнее и отправь туда, где от рвения будет толк. Надо сеять, чтоб проросло.

Он смотрит мне прямо в глаза, и в его глазах недоверчивая радость.

- Великий, - говорит он чуть слышно, - ты вправду решился?

- Да.

- А ты подумал, что будет с нами, когда Церковь почует угрозу?

- Да.

Встал и ходит по кабинету, и его обвисшая мантия черной тенью летает за ним.

- Мне ли не радоваться, Великий! Но я боюсь, - говорит он. - Что будет с тем малым, что мы сотворили здесь? Нас в Касе малая кучка, и если Церковь возьмется за нас...

Да, думаю я, Церковь возьмется за нас. Это самое опасное из того, на что я решаюсь. Даже наша война в Приграничье по сравнению с этим пустяк.

- Церковь возьмется за нас, - отвечаю я Ларгу, - но это будет потом. Скоро грянет раскол церквей, и нам должно использовать это время. Пусть наша вера укрепится среди бедняков. Когда жизнь страшна и будущее непроглядно, люди пойдут за всяким, кто им сулит утешенье.

- Утешенье? - он больше не мечется по кабинету. Замер и смотрит пылающими глазами куда-то мимо и сквозь меня. И я любуюсь его превращением - сейчас он, пожалуй, красив и даже слегка величав в свое экстазе, и ежусь от предстоящей тоски. Да, Ларг по-своему очень умен, хоть способ его мышления не непонятен. Мы словно сосуществуем в двух разных мирах, но эти слова прошли, упали затравкою в пересыщенный раствор, да, это именно так: идет кристаллизация, невзрачная мысль обрастает сверкающей плотью, прорастает единственной правдой, облекается в единственные слова. Но первый свой опыт Ларг проведен на мне. Вдохновенная проповедь эдак часа на два...

Господи, как же не хочется поговорить с кем-нибудь на человеческом, на родном своем языке!

Уже привычный сценарий обычного года: весной дипломатия, летом война, зимою - хозяйство. Зима далека, а лето уже на носу.

В прошлом году мы очищали восток от олоров вокруг от проложенных нами дорог. В этом году мы сражаемся за железо. Колониальная война. Я давно не стесняюсь таких вещей и не оправдываюсь стремлением к всеобщему благу. Нет никакого общего блага. Есть благо моей семьи и моего народа, и только он интересует меня.

Железо - это власть над Бассотом. То, что мы производим, не имеет хожденья в лесах, но железные топоры, ножи и посуда...

Железные топоры цивилизуют Бассот. На юге, где железо обильней проникло в страну, есть племена, перешедшие к земледелию.

Кажется, я уже взялся за оправдания. Железо облагодетельствует Бассот, и я - благодетель миротворец... Отнюдь. Война уже тлеет в лесах. Два года потратил Эргис на объединение пиргов и полгода на то, чтобы сделать талаев и пиргов врагами. Не мелкие стычки, а затяжная война, и скоро мы вступим в нее - за свои интересы.