Елизавета Манова - Рукопись Бэрсара

- Ладно, Тилар, никаких таких бед, чтоб прям сейчас. Вот будет Совет - посудачим.

- Ну, а как тут?

- Уже тихо, - говорит он спокойно. - Господи всеблагой, Тилар, и как ты нас терпишь?

Гляжу на него во все глаза. В это надо еще поверить: заботливый и кроткий Асаг!

- Что? - говорит он, - чудно? Иной урок - и дурно впрок, а от другого урока - околеешь до срока. Околеть-то не околел... Ох, Тилар, воевать нам пора, а то как бы наши петухи Кас не пожгли!

- Сибл?

- Сиблу против Братства не идти, - отвечает Асаг сурово. - Братство и не таких окорачивало. Сытно живем, Тилар. Сытно да боязненно. Вот и гуляет дурная силушка.

- Если бы так просто!

- А то не вижу! Сам злился: чего ты нас давишь, а мастеришек холишь. А тут глянь: мы-то на них стоим. Сколь ни велико наше хозяйство, а с него не покоришься.

- Едоков у нас много, Асаг. Мастер кормит только свою семью, а мы еще три сотни беспомощных. Да и ребята Сибловы - если честно - тоже вместе с семьями у тебя на шее висят.

- Старых да малых кормить - то бог велел. Старые примрут - малые вырастут. А вот что здоровые бабы по домам сидят...

- Оставь, Асаг. В этом я с Суил не спорю. Пусть детей растят. Они нас кормит будут, а от вора или лентяя какой прок?

- Ишь ты! Сразу угадал! Ну, скажу, Тилар, пожалел я тебя! Видать, что с бабой твоей, что с нами управиться...

- Да не лезьте вы хоть в это!

- Ну, прости ежели... Я к тому только, что силы за ней может поболее, чем за Сиблом. Хорошо, коли она твои песни поет.

- Это мое дело, Асаг.

- Кабы только твое! Ты не серчай, Тилар... я вот похлебал из твоей плошки да уразумел: пора нам тебя при держать. Хватит тебе по лесам рыскать да под пули лезть. Некем тебя заменить, Тилар! Сынок твой когда еще вырастет...

- А ты?

- А я тебе не наследник, - сказал он серьезно. - С Касом еще управлюсь, а что по-за лесом мне не видать. Эргис - тот, может, и разглядит, да с нами ему не ужиться.

- Рановато ты меня хоронишь, Асаг!

Он усмехнулся. Грустно так усмехнулся, явно жалея меня. - Не про то сказ. Есть спрос и с Великого. Один ты такой на свете. Нельзя нам тебя потерять.

А утром мы отправились на Совет. Немного не то, конечно. Не темной ночью, тайными тропами, озираясь, поодиночке, а золотистым весенним утром, по людной улице и втроем. Я, уверенно молчаливый Асаг и угрюмо молчащий Сибл.

Золотое весеннее утро, юный запах листвы - и вдруг сытный радостный запах дерева от свежеоструганых досок. Я оглядываюсь на Асага: кто это вздумал строиться здесь - на главной улице Малого Квайра, в полусотне шагов от "дворца"?

- Гильдия, - отвечает Асаг. - Я дозволил.

Правильно, молодец Асаг. Юной, как эта весна, купеческой гильдии Каса удобней держать казну под защитой моих отрядов. А мне спокойней, когда моя гильдия у меня под рукой.

- А как будут строить? Рисунок видел?

- А как же, - отвечает Асаг. - Им Вахи делал, который для Гонсара чертил.

Неплохо. Юное дарование из подручных великого зодчего, природный бассотец, кстати. Эргис только прошлой весной привез его из лесов. Я радуюсь, когда ко мне попадают такие ребята, мост между квайрским Касом и еще недоступной страной. И я доволен, что алый Квайр не украсят еще одним монстром.

Вот мы уже подходим к нему, к этому уроду. Братство нуждается в ритуалах, И Асаг сварганил для них подходящий сарай. Длинная бревенчатая постройка. Безглазая - потому, что только под самой кровлей лепятся слепенькие окошки. Угрюмая - потому что бревна вычернены по старину. И часовые у входа.

Мрачное убожество и тайна. Лучший способ отвадить тех, в ком есть хоть немного рассудка.

Черт побери! Я бы пустил сюда всех, кто пожелает. Пусть увидят ощипанный вариант богослуженья, которым Ларг предваряет Совет. Пусть послушают наши споры - те же, что в гильдии и в цехах: на Совете мы теперь говорим о хозяйстве, остальное перенесено в ой кабинет.

Длинный сумрачный зал, где дымятся факелы, потому что из жалких окошек еле-еле сочится свет. Сущность Братства! От весеннего солнца в мрачный хлев, пропахший дымом и прелью.

Совет встречает нас стоя. Мы поклонились Совету, И Совет поклонился нам, и теперь мы шествуем к возвышенью, где для нас воздвигнуты кресла. И только когда мы садимся, Ларг встает и приветствует нас. Он сидит в стороне, демонстрируя независимость веры, и, конечно я с ним согласен. А если нет, то это решается наедине, у очага в мое кабинете.

Надоедливый ритуал начала Совета. Ларг трудится, Асаг внимает, Сибл одолевает зевоту, а я гляжу на Совет. И я рад, что мне пришлось созвать их сегодня. Через несколько дней суета затянула бы взгляд пеленою привычки, но сейчас...

Я вернулся издалека. Из холода храмового подземелья и холода той ирагской зимы. Я знал, конечно, что все давно изменилось, и все-таки я отправлялся на встречу к ним - к тем гордым, иссушенным голодом оборванцам, которые сначала судили меня, а потом безоглядно вручили мне свои жизни.

Их было сорок, теперь их осталось двадцать.

Пятнадцать покинули нас при расколе Братства.

Десятерых мы оставили на войне.

Пятеро выбраны заново - из достойных.

О каждом из них я знаю все, и каждому наперед отведено место и назначена подходящая роль.

Ерунда - я никогда не знаю. Сидят два десятка зажиточных горожан, уверенных в будущем, знающих себе цену, и огонь фанатизма надежно притух в их глазах. Фанатизм и сытость не очень-то ладят друг с другом.

И мысль, заманчивая безрассудная: а если прикончить Братство? Потихоньку его придушить, освободив и их, и себя?

Приятная мысль, но я знаю, что все приятное лживо. Мое богатство свободный квайрских Кас, но моя сила - Братство. Три сотни преданных и бездумных, которые сделают все, что я им велю. Отряды Эргиса хороши до поры, потому что люди Эргиса приучены думать. Он сам отбирает только таких, и это лучший отряд во всем регионе. Но пойдут ли они за мной до конца?

Вступление конечно, но они не спешат говорить. Сидят и поглядывают на Асага. Пара таких Советом, и грянет новый раскол. И я говорю:

- Спрашивайте, братья! Слово Совета - свободное слово. Грешит не сомневающийся - грешит лгущий.

Кто примет вызов? Ну, конечно, Гарал! Самый надежный из друзей-врагов и самый любимый после Эгона. Изрублен в боях так, что жутко глядеть, но те же мальчишеские глаза и тот же бесстрашный мальчишеский голос. И конечно, отчаянно и бесстрашно он врубает в меня самый главный вопрос:

- Скажи, Великий, а по чести ли это, что мы первые на пустое пришли, мерзли да голодали, да жили из себя рвали, а нам за то ни доли, ни славы? Пришлые заявились, на готовое сели, а ты их теперь над нами ставишь. А как до спору дойдет, так ты не наше, а ихнее слово слышишь. Что ты на это скажешь, Великий?

- Говори все, Гаралл.

Зашевелились Братья Совета, довольны. Асаг злится, Сибл ухмыляется, а Ларг поглядывает с укоризной: Молодец Гарал, отчаянный мой рубака, прямой, как клинок, только вот без гибкости стали.