Вадим Громов - Пешки Сдвига

- Твою в гроб на колёсиках, и с места без пробуксовки... - Алмаз, стискивающий рукоятку "Глока" чуть вспотевшей рукой, пошевелил пересохшими губами. - Не хотел бы я, чтобы меня так же...

Они уже удалились от странного препятствия метров на триста, и "Горыныч" давно перестал оставлять на серой полосе трассы - тёмно-розовый, влажный след протекторов: а уцелевшие гейши, всё так же стояли, то ли не желая, то ли не имея сил стронуться с места. Спустя полминуты, они целиком исчезли из вида.

- Кто скажет, что это было? - Книжник отвернулся от заднего окна, к которому прилип, до последнего ожидая увидеть, как прореженное тремя взрывами и громадиной "Горыныча" - скопление ящероподобных, всё же стронется с места. Не дождался.

- Если уж ты расписался в полном информационном бессилии... - Лихо тряхнула головой, явно прогоняя сидящее в мозгу наваждение, наверняка не имеющего ничего общего, с белоснежным и шёлковым. - То нам вообще, только остаётся гадать. На той гуще, по которой "Горыныч" недавно колёсами чавкал... Что было - не знаю. Но ощущения - непередаваемые...

- Пробирает, бля... - Шатун согласно выпятил нижнюю челюсть. - Я как-то привык с этими попрыгуньями в подвижном режиме общаться. А тут... Прямо, как что-то постыдное сделал. Не по совести. Понимаю, что дурость это всё: но всё равно, кажется, что схимичил, сжульничал...

- Так вышел бы, порезвился... - Алмаз улыбнулся, но улыбка была натянутой, глупой. - Не видел к этому препятствий. На гранатах бы сэкономили...

- А вдруг бы они встрепенулись ? - Громила легонько вздрогнул. - И это была бы, очень красивая, и очень безмозглая кончина. Причём - скоропалительная.

- Да уж. - Книжник живо представил себе картину эпического побоища. - Зато как...

"Плескалка" на передней панели, зашлась в какой-то, беспримерно хаотичной "светомузыке", мгновенно переключая все мысли и устремления - к одному ориентиру. Всплеск!

- Не суетимся мальчики! - Лихо плавно притормозила, и без малейшей суетливости полезла в карман, где лежало всё необходимое. - Окуляры - на бельма, затычки - в локаторы. Желающие могут высунуть задницу в окно - для наглядной демонстрации того, что последние из суровцевских этого дерьма уже наелись. И не жаждут повторения. Пусть Всплеск обломается...

Спустя шестьдесят секунд, комплект "противовсплесковой" защиты, красовался на всех. "Горыныч" покатил дальше. "Плескалка" продолжала надрываться, сигнализируя о скором приходе Всплеска. С момента, когда она начнёт светиться ровным, немигающим, ярко-лазурным светом - можно было начинать отсчёт очередной попытки младшего брата Сдвига: прожарить мозги всем, кто не успел обезопаситься. Когда она полностью погаснет, визит Всплеска можно считать завершённым.

При хорошем раскладе, можно даже было надеяться на то, что "Горыныч" успеет вывезти четвёрку за границы действия Всплеска, до его наступления. Но обольщаться не стоило.

"Плескалка" вдруг замерла, налившись неестественно ярким, слепящим светом. Привычный лазурный, медленно начал сменяться зеленоватым. Что-то было не так, привычная схема взаимоотношений человека, и насквозь губительной аномалии - ломалась на глазах, перестраиваясь в новый порядок. Порядок, способный убивать, без оглядки на прошлые правила игры.

Лихо вдруг выгнулась почти дугой, вцепившись руками в руль, закричала. "Горыныч" вильнул к обочине, чуть не съехав кювет. Алмаз среагировал молниеносно: метнулся к "баранке", выкручивая её в обратную сторону. Внедорожник вильнул, вернувшись обратно на шоссе. Лихо трясло, как в припадке, Книжник с Шатуном таращились на неё сквозь стёкла солнцезащитных очков, не понимая абсолютно ничего из происходящего.

Следующим закричал громила, от боли вжавшийся в сиденье, задевший Книжника плечом, отчего тот влип в дверцу машины, охнув скорее от неожиданности, чем от болевых ощущений.

- Во-о-о-от тва-а-а-рь! - Утробным голосом прорычала блондинка, на короткое время вернувшаяся в чувство. - А-а-а-а-а!!!

Было видно, что ей очень больно, и она держится на самом пределе своих возможностей, чтобы снова не окунуться в изматывающий поток страдания. "Горыныч" мчался вперёд, Лихо смотрела через лобовое стекло, сжимая зубы так, что крошилась эмаль. Мутное марево боли застилало глаза, хотелось закрыть их, сжаться в комочек, упасть на пол внедорожника, и во весь голос выть, выть, выть...

Книжник отлип от дверцы, и застыл, боясь пошевелиться - Шатуна корёжило не на шутку. Он сжал громадные кулаки так, что из-под ногтей выступила кровь. Очкарик поймал его взгляд, когда он открыл глаза, словно пережидая очередной накат : и обрадовался. Глаза были, конечно же - шальными, опалёнными страданием - но живыми, чувствующими. Нисколько не похожими на те, неживые бельма "стиляг". Что-то было не так. Если бы Всплеск добрался , то они все уже превратились бы в пучок водорослей, в безмозглый кусок живого мяса, в нежить... Спустя мгновение, Книжника тоже накрыло волной беспощадного мучения.

В нервные окончания словно ткнулось по раскалённой игле, начавшей скручиваться, наматывая нерв на себя. Как будто в вышине колыхался малиновый "кисель", способный вызывать подобные ощущения. Но по небу плыли самые безобидные, из всех возможных облаков - желтовато-серые. И это было страшнее всего - потому что прежние знания, которые накапливались годами, прежде чем оформились во что-то безошибочное, и унёсшие немало человеческих жизней: мгновенно стали бессильными. Бессмысленными увертками, финтами из прошлого, отказывающимися работать.

Книжник не помнил, сколько прошло времени. Они изредка выныривал из жгучего водоворота, корёжащего тело, и каждый раз на глаза попадалась только "плескалка", по-прежнему излучающая ровный, негаснущий свет. Зелёный, фиолетовый, бежевый, вишнёвый...

Он не помнил, что, и - как он кричал от боли, лишь каким-то незамутнённым уголком сознания отмечая то, что ещё способен осознавать реальность: что он ещё не превратился в частичку того, к чему всегда испытывал отвращение, непримиримость. Всеобъемлющую и рассудочную ненависть.

Иногда, разрозненными фрагментами, сознание всё же схватывало лица спутников. Шатуна с Алмазом, не произносящих ни звука - кромсало изнутри, так же, как и его самого. И, каким-то неосознанным чувством, Книжник понимал, что они не кричат только потому, что нашли в себе силы терпеть. Он пытался подняться над болью, но ничего не выходило: с каждым новым приступом его опрокидывало обратно в ад. И с каждой секундой, таяла надежда на провал в спасительное беспамятство. Боль держала его на грани, словно испытывая, насколько его ещё хватит, насколько долго она сможет управлять этой марионеткой...

Лихо по-прежнему управляла "Горынычем", с белым, как "родимое пятно" Сдвига: на котором контрастно выделялись солнцезащитные очки - закаменевшим лицом. Машина, летела по шоссе, не останавливаясь. В закрытых окнах, и верхнем люке, не было ни крохотнейшей щели. Их закрыли сразу же, как представилась такая возможность, но легче стало ненамного, на одну десятую - если, конечно же, боль можно измерять десятыми, сотыми, и остальными математическими величинами. Боль разливалась внутри, вгрызаясь в каждую частичку тела, но блондинка, как загипнотизированная, смотрела вперёд, сконцентрировавшись только на одном - на поиске убежища. Желательно таком, в котором мог бы поместиться и "Горыныч". Других вариантов спасения, она не видела. Если не поможет и это...