Святослав Логинов - Филолог

С попрыгунчиками удалось справиться просто. Верис по-хозяйски вломился в их распахнутые души, где собственного, почитай, не было ничего, и напомнил доблестным стражам, что приказ был не пристрелить, а найти и доставить. Внушать к себе симпатию или любовь Верис предусмотрительно не стал, понимая, что в девственном сознании немедленно произойдёт запечатление, и двое со стрелялками начнут бродить за ним следом, взирать восторженными взглядами и хлюпать носами от умиления.

Как это может выглядеть, Верис неплохо представлял. На родной планете Вериса (мир принадлежал Гэлле Гольц, но и для Вериса он был родным, с этим ничего не поделаешь!) водились звери, которых малолетний Верис, только начавший постигать суть слов, назвал хавронами, за то, что, ужравшись, зверюги начинали дышать с присвистом: «Свин! Свин!» Были хавроны всеядными, но и хищничали с большим удовольствием. Увидав маленького человечка, хаврон издавал тягучий стон предвкушения и кидался на добычу. В детстве ему никто не объяснял, что делать этого не надо, потому что Вериса защищает программа, и он совершенно неуязвим для клыков и огромных когтей, которыми одинаково удобно рвать живое мясо и выкапывать мучнистые корни. А вот Верис при желании может ударом кулачка вбить глупую хавронову башку в его же бездонный желудок.

Мочь, не обязательно хотеть. Давно сказано: «Хочу — половина могу», — обратное, вообще говоря, неверно. У системы безопасности достаточная мощность, вот Верис и может. А хочет он вне всякой зависимости от системы безопасности. Раз взглянув, как умирает убитый им зверь, Верис потерял охоту к кровавым забавам и развлекался другими способами. Например, внушал зверю самые нежные чувства к своей особе. Гора косматой плоти немедленно забывала о недавних намерениях, хаврон хвостиком таскался за пятилетним мальчуганом, утробно сопел, нежно взрыкивал, пытался лизнуть слюнявым языком и зловонно дышал в самое ухо. Неудивительно, что и это развлечение скоро прискучило, и повторять его в отношении двух безмозглых попрыгунчиков Верис не собирался.

Недолгий путь под конвоем закончился в строении, приспособленном для обитания. Иного определения Верис дать не мог. Бывают на свете озёра, пруды и лужи, а бывают — безликие водоёмы, которым иного поименования не положено. Это строение было столь же безликим, что и водоём, хотя, в отличие от хижин и казарм, мимо которых Вериса едва не проволокли, оно казалось вполне комфортабельным.

Комфорт — укреплённое место, крепость, твердыня — таково изначальное значение (как будто значение может быть не изначальным!). Человек чувствует себя комфортно, только когда знает, что никто не проделает в нём дыру при помощи стрелялки или другого протыкающего инструмента.

В такую комфортабельную твердыню и привели Вериса. Втолкнули в комнату резким пинком, так что Верис не удержался на ногах и растянулся перед человеком, сидящим в кресле. Судя по удовлетворению попрыгунчиков, именно так и следовало входить в эту комнату.

«Комната, камора, камера» — мысль Верис додумать не успел, почувствовав, как сидящий лезет в его голову, пытаясь понять, кого привели к нему. При этом он даже не потрудился спросить разрешения. Напор был так резок, что понадобилась вся сила воли, чтобы не раскрыться, подобно тому, как раскрывался он перед Гэллой Гольц.

Лежать ниц было неудобно, и хотя Верис чувствовал, что от него ждут покорного лежания, он поднял голову и спросил:

— Зачем?

— Поговори у меня! — проревел сидящий.

— Так я и говорю.

— Молчать! — это уже не человеческий голос, а словно зверь рявкнул. Верису было больно слушать издевательства над человеческой речью, и он, хотя и не любил этого, перешёл на телепатическое общение. Беседовать телепатически — почти то же самое, что копаться в чужом сознании, но если не лезть куда не просят, можно не задавить собеседника, а обменяться с ним подобием информации.

«Зачем?» — вопросил Верис мысленно.

Очевидно, сидящий не ожидал мощного эмоционального посыла, потому что вскочил в смятении. Плед, покрывавший ноги был смят, и так же смят привычный настрой мысли. Это и называется — вскочить в смятении.

«Ты кто?» — вопрос задан скорей по инерции, ибо не этот набор эмоций предполагался изначально. Вместо гневных интонаций (мол, кто ты таков, что посмел?…) вопрос наполнился недоумением и испугом (кого это принесло на мою голову?…)

— Человек я, — произнёс Верис вслух, добавив мысленный подтекст: «Успокойся, угрозы я не представляю».

Вот за что не любил Верис мысленную, «умную», как сказали бы древние, беседу. Произносим одно, думаем другое, а подразумеваем нечто третье. В данном случае подразумевалась забота о собственной брюшине, поскольку у Вериса стрелялки-протыкалки не было, а у его собеседника была, и не одна. Программа, с которой, по преимуществу, общался Верис, такого разнобоя не понимала и отвечала невпопад. Чистое слово проще, понятнее, точнее.

«Я здесь главный», — протелепатировал главный и уселся, демонстрируя собственную правоту. Один из попрыгунчиков кинулся укутывать ноги повелителя. О том, что здесь происходит поединок, он не догадывался, будучи слаб как в словах, так и ментально. А Верис чувствовал, что в сообщение вложено троякое намерение: напугать, если Верис всё-таки тот, за кого был принят вначале, просто представиться и, наконец, готовность дать отчёт, если Верис окажется главнее.

Главный, от слова «голова». Обязанность главного — думать и решать, неустанно заботиться. Заботиться можно только о других, о чём сообщает приставка «за». Ботаться, согласно Далю, — биться, мотаться туда и сюда, а этот сиднем сидит и ножки одеяльцем прикрыл. Думать можно и сидя, а можно ли сидя мотаться за других туда и сюда?

Всё-таки, главный был мощным телепатом. Разобрать весь набор Верисовых мыслей он не смог, но уловил сомнение в своём праве командовать.

«У меня порядок», — пришла мысль. Подтекстов в ней было немало, но Верис не стал вникать. Не дело филолога разбираться в том, что не выражено словами.

Как ни странно, оттенок пренебрежения, промелькнувший в мыслях Вериса, решил дело. К начальству может относиться с пренебрежением только высшее начальство, таково было абсолютное убеждение сидящего. Убеждение сомнительное, ведь начальство, это то, что в начале, а ни у какой вещи или явления не может быть двух начал: низшего и высшего. К тому же, как известно, в начале было слово и, значит, никакого иного начальства быть не может. Тем не менее, сидящий телепат ничуть не сомневался в истинности своего заблуждения, поэтому безобиднейшая мысль: «Вот я и посмотрю, какой тут порядок», — была воспринята им архиневерно. Воистину, мысль, не высказанная словами, есть ложь и источник заблуждений.