Сергей Чекмаев - Очевидец (сборник)

Савва украдкой посмотрел на него, поджал губы: командир выглядел очень усталым, веки набрякли и посинели, глаза явно слипались. Он и раньше засиживался на работе по ночам, иногда, во время особо тяжелых дел, даже несколько дней подряд, но таким утомленным Корняков его никогда еще не видел.

– Дома, небось, и не помнят, как ты выглядишь. Может, тебе съездить, поспать хотя бы?

Артем помотал головой, все-таки зевнул, прикрыв рот ладонью.

– Мои на югах. Забыл? А поспать я успею, кое-что интересное наклевывается. Ты так рано приехал, чтобы меня на боковую отправить?

– Нет, отчет хотел дописать.

– Отлично, дописывай. В десять приедет отец Адриан, пойдем к нему, есть пара умных мыслей. – Чернышов встал, потянулся, пару раз согнул-разогнул руки. – А пока давай мы с тобой кофейку сбацаем. Иначе я и в самом деле прямо тут, на столе прикорну. Как будто в муровские времена вернулся.

Протоиерей Адриан приехал только около одиннадцати. Когда контроллеры вошли к нему в кабинет, он поздоровался и сразу же начал извиняться:

– Прошу прощения за опоздание. Задержался на совещании у владыки Александра, рассказывал о недавней пресс-конференции.

– Я все-таки сказал что-то не так? – спросил Чернышов. – Пресса наверняка нас пропесочила по самое не балуйся.

Отец Адриан улыбнулся:

– Как ни странно – нет. Позицию по Елагину вы высказали правильно, а мнение насчет смертной казни… вы же сразу оговорились, что высказываетесь как простой человек и ни в коей мере не выражаете официальную позицию Спецгоскомитета. Конечно, кое-кто из прессы предпочел этого не заметить, но их, – протоиерей улыбнулся еще раз, – быстро поставили на место.

– Хорошо, – с видимым облегчением сказал Чернышов, – а то я уж думал, что не к месту ляпнул про смертную казнь. Простите, отец Адриан, но это у меня еще в МУРе наболело.

– Понимаю. И даже не буду просить вас в следующий раз резать правду-матку поаккуратнее. Каждый из нас имеет право на собственное мнение, к тому же Спецгоскомитет – государственная структура, хотя некоторые интерпретаторы склонны объединять позицию Анафемы и Церкви.

В голосе куратора группы Чернышову послышалась какая-то недосказанность. Может, на этом самом совещании протоиерею Адриану посоветовали больше не брать на пресс-конференции чересчур прямого старшего контроллера, может, и вовсе запретили в них участвовать. По крайней мере, до тех пор, пока группа находится под прицелом СМИ. То есть до завершения дела Елагина.

Или – как теперь становилось понятно – до окончания противостояния с фондом «Забота, порядок, достаток». То есть с неуловимым Тристахиным.

– Не уверен насчет следующего раза.

Отец Адриан поднял бровь:

– Что вы имеете в виду?

– Думаю, в открытую воевать на ТВ с Елагиным и его финансистами нам больше не придется.

Савва поудобнее устроился в кресле и приготовился слушать. Стало быть, командир не шутил, когда сказал: «кое-что интересное наклевывается». Опять накопал ниточек, связал из них кружево новых версий. Все-таки он профи, каких поискать. Корняков мог лишь мечтать, что когда-нибудь, со временем, он станет хотя бы вполовину таким же опытным следаком, как Чернышов.

– Мы тут пару недель назад говорили с Саввой о сайте Суицид. нет. Кто его сделал, зачем, с какими целями? Помнишь, Сав?

– Конечно. Ты еще сказал тогда: Елагина, мол, консультировал уникальный спец.

– Да, двойного назначения – по детскому суициду и психологии толпы. Слоганы подобраны так, что любая рекламная контора позавидует. А весь сайт, как мне объяснили парни из подразделения «Д», – это буквально квинтэссенция психологического давления. Оружие массового поражения. И я попытался представить, кто еще кроме психологов может разбираться и в том, и в другом одновременно. Кто может словом менять настроение целой группы прихожан, и исповедовать заблудшую душу так, что она немедленно раскается?

Протоиерей и Корняков в один голос воскликнули:

– Священник!

– Да! – Артем кивнул. – Только священник… э э… настоящий – не совсем правильное слово… опытный, а не полусеминарист недоучившийся. Тот, кто управлял несколькими деревнями, сплотив их в единый феод, и влюблял в себя людей с первого взгляда.

– Вы думаете… – Отец Адриан выпрямился в кресле. – Тристахин?

– Очень может быть. Что ему какой-то сайт, если он умудрялся убедить в чем угодно целые деревни и фабрики? Так, небольшая смена деятельности. Переход от личных выступлений к массовой электронной пропаганде. Проба сил на новом уровне. И надо признать – весьма успешная.

Звякнул внутренний телефон. Протоиерей снял трубку, несколько секунд внимательно слушал, потом обратился к Чернышову:

– Это с проходной. Говорят, пришел некий Андрей Сергеевич Цесаркин, рвется именно к вам, Артем Ильич. Знаете такого?

Чернышов на мгновение задумался, вспоминая:

– Нет, никогда не слышал. Но фамилия знакомая. Да! Конечно! Надя Цесаркина – постоянная пациентка Приюта! А это, значит, ее отец, тот самый, что клеймил нас по телевизору.

– Думаете, пришел отношения выяснять?

– Скорее наоборот. Если я всё правильно понимаю, Тристахин Елагина вот-вот выбросит, как драную перчатку, – Базилю он больше не интересен. Пробный шар и так в лузе, куда уж дальше. Скажите, пусть выпишут пропуск прямо к вам. Послушаем, что Андрей Сергеевич нам скажет.

Не прошло и двух минут, как в дверь кабинета постучали.

– Войдите, – сказал отец Адриан.

Сказать, что гость выглядел ужасно – значит, не сказать ничего. Солидный, когда-то уверенный в себе мужчина с идеальным пробором, заказным костюмом и недешевыми часами сейчас выглядел абсолютной развалиной. Наспех застегнутое, давно нечищеное пальто, кое-как повязанный галстук, гримаса, страшно исказившая лицо, и дрожащие руки.

– Я Артем Чернышов, – старший контроллер поднялся, – это контроллер Савва Корняков и куратор группы протоиерей Адриан.

Вошедший сдержанно кивнул:

– Я… я смотрел пресс-конференцию. Здравствуйте. Э э… – Он повернулся к отцу Адриану. – Простите, я не знаю, как нужно приветствовать духовное лицо, я неверующий.

– Можно просто поздороваться. Садитесь, рассказывайте, что у вас случилось.

Цесаркин в два шага прошел кабинет, рухнул в гостевое кресло, вытянул ноги в грязных ботинках.

– Вы, наверное, узнали меня. Видели это дурацкое выступление. Понимаете… я…

Он растерянно замолчал, сгорбился и уставился в пол.

– Не волнуйтесь, – сказал Чернышов. – Мотивы вашего выступления понятны, никто не посмеет осудить отца, вставшего на защиту спасителя дочери. Но, раз вы пришли, значит, что-то изменилось.

– Да, – Цесаркин мучительно выдавливал из себя слова. Судя по всему, ему было страшно, невероятно тяжело и стыдно одновременно.