Владимир Шибаев - Прощай, Атлантида

И Арсений бросился, не разбирая дороги, прочь. Заверещали милицейские свистки, увяла вдали площадная брань, и пионер стал уже далеко.

Пришел в себя Арсений в станционной пристройке, напротив касс, наверное, ожидал электричку. Он с трудом разлепил один глаз и увидел свою правую половину в грязи и ошметках вышедшей из бочек гнили. Видно, сильно бежал, падал и весь изгваздался. Арсений разлепил и второй глаз, разглядел ржавый потолок станционного вокзала, в углу буфет с копошащейся за ним и гремящей чем-то теткой в грязно-сером халате, бухающей, как барабанщик, крышкой жестяного титана.

За окном ползал серый, не отошедший от ночи туман. И он вспомнил все. Как тащился огородами, утопая в грязи, до станции, как опустился, изможденный, на эту скамью и, вынув из глубинного кармана рваной теперь куртки театральную фляжечку, глотнул из нее наперсток зеленой жгучей жижи. Потом упал головой на чемоданчик, и мгновенно наползла на глаза темнота, сполз зеленый слизистый занавес, и Арсений потерялся.

Теперь зрение и слух, медленно расталкивая онемевшие мысли, возвращались к хозяину.

– Кофейку кружку выпьете, горячего? – поинтересовался сверху знакомый голос. – Разве так можно узюзюкиваться. А еще грамотный, как будто, человек.

Лицо лейтенанта Зырикова повисело над Арсением и пристроилось рядом на скамью. Лейтенант прихлебывал из чистой пластмассовой кружки и жевал дымящийся холодом пончик.

– Заметать будете? – без сил пробормотал запачканный путешественник и, покачавшись, ровнее пристроился на скамье. – В безлюдный острог?

– Вот, осторожно, кружечку Вам горячего, – протянул лейтенант. – Меня тут по обстоятельствам с ненужного страху угощают буфетные кормильцы-поильцы. И бублик держите.

– Куда запирать будете? – еще раз спросил Полозков и глотнул оглушительно горячей коричневой бурды. – В бетонный бункер-распределитель?

– Нас как в училище учили, – вспомнил приятное Зыриков, и улыбка выбежала на его губы. – Если кто грязный и рвань, то не каждый асоциальная бомж. Может, с ночной смены левачит, после тяжелых на подъем будней. Или уголь в котельной лопатил, невинный разносчик тепла. Если каждого запачканного кутузить, пол страны упрячем, а другую напротив человеком с ружьем поставим. В охранение. Нас-то как учили – вымойся, поскребись внутри мочалочкой с мойдодыром, одень штопаное, сыми отпечатки, сверь картотеку, и сразу видно – враг это или случайно упал в неположенном месте. Так что забирать Вас, Арсений Фомич, пока что почти и не нужно. Так нас по курсу "демократия и борьба с ее крайними формами" уведомили к последнему семестру милицейского всевобуча. У меня по этому и, рядом, по "спецсредства", ну, там, резиновые дубинки, наручники и прочее – всегда твердый "хор", как и у генеральского, к вашему сведению.

– А что значит "почти"? – переспросил Сеня, дуя на жижу и стараясь не сломать зубы о бублик.

– А то и значит! – посерьезнел лейтенант. – Я Ваши художества в бабушкиной кутузке расследовал. Свечу при храпящей старшине жгли? Жгли. Мебель немного двигали?

– Немного сдвигал, – согласился Арсений, двигая затекшими пальцами левой руки, а потом, вспомнив Элоизу, обмакнул их в кофе. – Кроватку хотел устроить, да и сон видел окаянный.

– Вы нам снами зубы не затыкайте, – сурово молвил лейтенант. – Мы и свои распорядки знаем, и чужие. Недосмотрели при первичном осмотре.

– Что ж, и мои отпечатки уже опечатали?

– Вы меня процессуальной стороной в сторону не тычьте, – строго возразил лейтенант. – Нас как учили, у каждого отпечатка – не только линия цыганской судьбы, но и свой фас с профилем, вот так! Пальцы тонкие, худые, не лапа загребущая старшинская, и сальными подушками даже мебель не изгваздали, значит умеет книгу с одного раза с полки взять. А?! И не детские пальчики, не женские, духами не отдают. Что искали то, Полозков?

– В этой многострадальной комнатенке до меня столько перебывало, – смутился Арсений.

– Ладно, – согласился лейтенант. – У меня разных дел по росписи – двенадцать, а я тут… Мне Вас скоро возле закона надоест от нарушений хранить. Нас как предупреждали: не хочет гражданин вставать на путь, ты его толкани раз или два, а если упрямится, туда ему и дорога.

– Куда дорога? – тупо переспросил кандидат в оборванцы.

– В темное будущее. Так что давайте исправляйтесь, гражданин не очень чистый. А хорошие люди всегда поладят, – спокойно ответил Зыриков, поднимаясь и козыряя. – Вы с этого места сейчас отбывайте, а я пока порою. Глубже роешь, крепче спится. Я Вас у патруля еле отбил, сказал – родственник со стороны тещи, – и повернулся и зашагал прочь, но потом обернулся. – Чемоданишко свой не забудьте, а то уже крались стибрить.

В полусне – еще сказывало что-то шепотом зелье заслуженной пожилой артистки, – Арсений проехал станцию и скоро, пялясь в бумажку, где значился адрес Дома престарелых, три остановки трясся в скрипучем, богатом газами автобусе, забитом тючками, мешками и их пожилыми владелицами. Но вскоре, поплутав по ведущим в никуда улочкам вышел к пятиэтажному зданию серого кирпича, у разукрашенной словами двери которого смутно читалась нужная треснувшая вывеска " Дом престарелых работников умственного труда".

Дом выглядел забытым органами опеки бомжеватым пенсионером, беспокойно зыркающим глазницами мелькающих в дневное время огней. Полозков, осторожно обнимая входную дверь, сманеврировал болтающейся ручкой и петлями и попал в холодный тухловатый предбанник, из которого не было хода, а лишь забитый дюймовыми гвоздями деревянный лаз украшало закрытое ставней дежурное оконце с лаконичной бумажкой " Не стучать", мертво вклееной в фанеру. На настойчивый костяной стук оконце ответило кладбищенской тишью, и лишь из глубины отозвался далекий безнадежно долгий телефонный треск. Минут пять неудачливый посетитель отбивал кастаньетами пальцев призывный перестук, потом еще пяток раз соединил болтающиеся проводки вызывного звонка, обесточенные и провисшие безнадежными усами забывшего праздники электрика. Вдруг, ни с сего, оконце трюхнулось и ввалилось внутрь, и за ним увиделась часть громады дежурной тетищи, изваянием, будто уже века, оплывавшей за оконцем.

– Ну, чего долбасишь? – пробасила дежурная. – Наряд тебе, фулюгану, вызывать? Отойди к тетефене.

– Я специально прибыл, – вдохновенно возразил чрезвычайно обрадованный посетитель. – Мне внутрь нужно.

Бабка, странно улыбнувшись толстыми щеками, хрюкнула:

– А, может, я замужняя. Ты, если достучишься еще раз, выйдет старший и тебе грабки обломит. Будешь в гипсе жить, тогда уж где внутрь. Иди отседова покуда.

И оконце застегнулось. Полозков по-щенячьи, очень нежно поскребся и молвил: