Валерий Вотрин - Журнал «Приключения, Фантастика» 4 96

— Уверен, — сдавленно обронил штурман и тут же повторил уже громче, внятнее, неожиданно выругавшись: — Уверен, черт возьми!

Не смогли они заснуть в эту ночь, хотя и собирались это сделать. Конечно, они сумели бы хорошо поспать и прекрасно отдохнуть, если бы применили давно испытанный и временем проверенный способ гипноментального код-сна. Однако среди их брата-космолетчика этот метод, как правило, не поощрялся

— был своеобразным изгоем, своеобразной черной меткой, и считался симптомом слабости, неуравновешенности. И поэтому применялся лишь в приказном порядке, и чаще всего — в экстремальных ситуациях.

Они долго, — до хрипоты, до умопомрачения, — спорили, ругались и… мирно беседовали; приводили различные, самые сумасбродные, самые невероятные, самые сногсшибательные предположения, гипотезы о роли этих загадочных шариков. Но ни к чему конкретному так и не пришли. И, разумеется, не могли прийти. Ибо многое из того, о чем велся спор, можно было проверить только на практике, только на личном опыте, и поэтому космолетчики с нетерпением дожидались утра.

Яркое, искрящееся излучение далеких созвездий, словно назойливая, гудящая мошкара в глухой, бескрайней степи, давила на психику, мозг, и заставляла в который уже раз их уставший и истерзанный в бесконечных догадках разум с утроенной настойчивостью возвращаться к исходной точке этих, как им уже начало казаться, бессмысленных разговорных поисков.

Лишь под утро, когда это нещадное логово мириадов далеких светил стало понемногу тускнеть, расползаться по небосводу, космолетчики, кажется, на какие-то полчаса погрузились в тяжелый, зыбкий сон.

И опять Ленц шел под тревожным взглядом своего командира к этому непонятному, неистово крутящемуся волчку-аборигену, рожденному вопреки всякой логике здесь, на этой далекой, унылой и наверняка безжизненной планете-пустыне.

Однако на этот раз в его правой руке был крепко зажат небольшой матово-красный шарик, который, как они надеялись, являлся автоматом-переводчиком, своеобразным универсальным лингверсором, а вернее — ключом к тайне логики мышления иного разума, если таковой здесь был. Перед тем, как войти в вихрь-волчок, космолетчик, как и в прошлый раз, обернулся. А встретившись с озабоченным взглядом своего товарища, поднял руку — то ли в прощальном приветствии, то ли наоборот, здороваясь с тем неведомым и таинственным, к чему так стремился. А может быть, — и это было скорее всего именно так, — просто защищаясь от стремительных струй песка, безумно вертящихся по кругу с потоком воздуха и пыли. И лишь после, секунду помедлив, он решительно шагнул в нутро его бурлящего тела.

Первая реакция организма была точно такой же, как и в тот первый, неудавшийся «контакт» с этим загадочным атмосферным созданием, а именно — искры-пылинки и радужные огни перед глазами. А также ощущение ирреальности раздвоения, вернее — раздробления своей личности на мелкие, но каким-то образом одухотворенные и всеохватывающие острым внутренним зрением кусочки. Однако в следующий миг, почти на грани потери сознания, он вдруг четко и ясно увидел перед собой ярко-цветущую, ошеломляюще-прекрасную панораму красок. Они были почти неестественными, но подкупающее ненавязчивыми, и хотя являли собой что-то псевдореальное, потустороннее, как на какой-то сверхсовершенной, мастерски сделанной абстрактной картине, все же это были уже отголоски чего-то явно живого и не чуждого ему, землянину, мироощущения. Но мироощущения иного, пока непонятного ему разума…

Медленно, ползуче, сопровождаясь тягуче-расплывчаты-ми тонами, это невероятное нагромождение легких, воздушно-пенистых красок неожиданно сменилось еле заметными очертаниями чего-то конкретного, чего-то осмысленного. И постепенно, убирая ненужные наслоения и вводя новые, уже вполне четкие сочетания линий и красок, а также их разнообразных тональностей, словно поправляя резкость на каком-то невообразимо огромном стереоэкране объемного гравивизора, перед ним вдруг развернулся неописуемый ландшафт неизвестной, но сказочно красивой планеты.

Странно, но все это как-будто бы он уже видел где-то. Но где? Где?!. И вдруг вспомнил — во сне. Конечно же, во сне! Совсем недавно! Перед той злополучной метеоритной атакой!..

Ленц почти не чувствовал своего тела, но отчетливо понимал, что это не сон, не бред, и что все происходящее с ним — несомненно результат чьей-то сильной, целенаправленной воли. Он попытался шагнуть, однако вместо этого его сверхлегкое, невидимое тело понеслось куда-то вверх, сквозь оранжево-синее, бездонное небо с лениво плывущими где-то вдалеке желто-голубыми барашками облаков. Вокруг парящего над загадочной планетой Ленца весело резвились большие и малые стайки невиданных расцветок птиц, а внизу — величественно проплывали массивы диковинного красно-зеленого леса, среди которого стремительно неслись змейки бурлящих фиолетово-бордовых рек; захватывающе поблескивали в радужных лучах двойного солнца огромные разливы изумрудно-чистых морей и океанов… И вдруг его обостренный взгляд отчетливо уловил искусные, гармонично вписанные в эту завораживающую, чарующую глаз картину нагромождения каких-то причудливых, фантастических сооружений и построений. Да, пред глазами землянина развернулась величественная архитектура иного, пока не разгаданного, но, — Ленц почему-то был абсолютно уверен в этом! — могучего и прекрасного разума.

Сколько времени продолжалось это удивительное парение в безбрежным океане света и красок, космолетчик не знал, однако вскоре стал постепенно ощущать свои ноги, а затем — и грунт под ними. И в этот момент он услышал где-то далеко, вернее очень глубоко в себе, тихий, но властный голос. Даже не голос — просто самозарождающуюся, свободно текущую, удивительно ясную мысль. Мысль — стон. Мысль — откровение. Мысль — песню. Но не свою — чужую.

Ленц вздрогнул, но не пошевелился; он продолжал стоять на месте, сжав кулаки до ломоты в пальцах и обостренно чувствуя в своей правой руке легкое пульсирующее покалывание, идущее от крепко зажатого в ладони матово-красного шарика.

«…Я биокодированый автомат, — исходило откуда-то из недр его возбужденного мозга. — Геношифр, заложенный моими создателями, должен проснуться только вблизи тела, обладающего разумом, и непосредственно в поле действия одного из составных родного носителя… Разум уходит из их оболочки. Они гибнут. Мне поручено поведать о трагедии этой цивилизации, если один из многочисленных геношифров, разбросанных во всей этой несчастной планете, когда-нибудь сможет попасть в зону действия иного разума. Вероятность такого случая ничтожно мала, но если это все же произойдет, то, скорее всего, разум уже навсегда покинет наших создателей. Поэтому я буду говорить от их имени…