Коллектив авторов - Полдень, XXI век (март 2012)

– Эй, парень! – прокричал кто-то. – Надо ветряк обрезать!.. Крылья-то изломает, да передатка цела останется…

Если сейчас к валу приставить пилку с мелким зубом, вал перережет, будто тот из масла. Ковыль снова кивнул и остался стоять.

Вблизи механизма дрожала земля, заставляя зудеть ступни, по долине расходился низкий гул. Китового ребра лопасти окутал туман, то превращались в мелкую пыль падающие капли. Советов более не поступало.

Шум ветра перерос в рев. К двум своим братьям на помощь пришел брат старший. Воздух стал плотным, как стена, валил с ног, хлестал по коже колючий ливень. Но толпа и не думала расходиться, завороженная зрелищем. Все ожидали финала.

Вот в черных недрах что-то щелкнуло, крутящиеся лопасти дернулись и поползли вверх, меняя угол наклона. Остановились параллельно земле и… принялись раскладываться, увеличиваться в размерах. Ковыль стоял поодаль и, казалось, за происходящим наблюдал безучастно.

Блеснула близкая молния, угадав прямиком в чудовищный механизм. Мокрые лица зевак на миг озарились испугом, и сразу же стегнул по ушам громовой раскат. Толпа подалась назад, кто-то упал, кто-то подался восвояси. На слившихся в единое крыльях зазмеились синие искры.

А потом подул ветер. Силы такой, что до сих пор, можно сказать, ветер и не дул вовсе. Это вслед за сыновьями пришла Мать. Она срывала крыши, валила стога, выворачивала с комьями корневищ вековые деревья. Бури такой силы долина не знала давно.

Черная мельница стояла недвижно, будто вросла в твердь. Среди нестихающего рева казалось, что крылья ее вращаются бесшумно. В сгустившейся темноте вокруг них стал явственно различим светящийся нимб. Ветряк все расходился, рос в размерах. Пожалуй, мельница Густава рядом выглядела бы детской поделкой.

Ковыль отделился от стены. Борясь с потоком воздуха, сделал несколько шагов. И остановился. Что-то задержало его взгляд, чья-то хрупкая фигурка у разрушенных ворот заставила приблизиться. Ковыль ступал твердо, не чувствуя ветра, казалось, стихия больше не властвовала над ним.

Он не видел Розу давно… И никогда не видел такой. Девушка промокла до нитки, била ее крупная дрожь.

Они смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Одно дело, не услышишь ничего в таком шуме, другое… Не нужны им были слова. Ковыль пошатнулся. Так старательно истертые воспоминания разом воскресли, явились перед глазами, пронзительно защемило в груди. Здесь стихия пострашней…

Он протянул руку.

«Пойдем».

Роза медлила. Потом качнула головой и отступила на шаг. Совсем как тогда, у ратуши. По щекам ее катились крупные капли. Дождь…

Ковыль повернулся спиной и пошел к своей мельнице, уж более не оглядываясь, исчез в чреве механизма. Теперь не осталось причины, держащей его здесь.

Содрогнулась земля, из-под основания механизма забили языки пламени. Исполинская конструкция оторвалась от постамента и поплыла вверх, озаряя заревом грозовые тучи…

Больше Ковыля никто не видел. Хотя рассказывают многое. Говорят, стал он знаться на равных со стихийными магами. Летает теперь по небу, мелет в муку звездный горох. То там будто бы видели его, то тут. Одно можно сказать точно. С той поры, к вящей радости всех десяточников, появился во Всепогодной Летописи новый ветер. Как и предполагалось по описаниям, дует он прямиком со звезд и несет с собой серебристую пыль. Единственный он в своем роде, уникальный. Потому как все прочие ветра мельницы вращают, а этот от мельницы рождается.

Роза родила Стоеку тройню. Живут они душа в душу, жизни не нарадуются. Всего у них в избытке. Лишь изредка, в лунные ночи выскользнет Роза украдкой из дому, чтобы посмотреть, не мелькнет ли где на фоне звезд черный силуэт…

Дверь долго не открывали, за дверью что-то бухало, бахало, падало, баррикаду там сделали, что ли… Наконец, дверь открылась, появился обросший мужик, мне даже показалось, что я ошиблась дверью.

– Вам кого… барышня?

– А я по… объявлению.

– А, няня… Да, конечно. Проходите. Детишки мои рады будут. Они у меня архаровцы вообще-то смирные… любознательные… Вы, главное, смотрите, чтобы они друг друга не поубивали и квартиру не сожгли.

Я хихикнула.

– Они так-то смирные… Я их один, без матери растил, может, потому такие… самостоятельные…

– Ничего, справлюсь.

– Ну хорошо, пройдемте, – мужчина отвернулся, пошел вглубь квартиры, я поплелась за ним. Почему-то не хотелось идти за ним, не хотелось оставаться один на один с незнакомым парнем. Парнем… да не такой уж он и парень, ему лет тридцать пять, не меньше… А кажется, женщины в этой квартире нет… Бывают такие дома, где вроде все чисто, вылизано, блестит, – но чего-то не хватает, женского уюта какого-то… тепла… Не знаю. Квартирка оказалась маленькой, тесный коридор рвался на комнаты, кухни, кладовки, мужчина провел меня в комнатушку, в углу которой стоял продавленный диван, стену занимал шкаф, а перед окном стоял огромный стол с игрушками.

Я восхищенно вздохнула. Умеют же в наше время делать игрушки, прямо-таки ювелирная работа. Крохотные замки, домики, рощицы, лошадки, повозки, речки вьются лентами, горы, какие-то замысловатые машины, экипажи, крохотные пахари пашут на крохотных полях, и пшеница как настоящая… Все было крохотное, миниатюрное, я задумалась, сколько лет могло быть ребенку, который живет здесь. Для трехлетнего как-то все слишком мелкое, а для ребенка постарше солдатики и пластмассовые домики, кажется, не интересны… Не знаю.

– Да, будем знакомы, – мужчина осторожно протянул мне руку, – зовите меня… Яков. А вы…

– Роза.

– Ух ты, какое имя… Роза. Вам подходит. Ну что, Розочка, вот, значит, в тесноте, да не в обиде. На кухне если что, все есть, вы уж там сами как-нибудь сообразите, что приготовить, в холодильнике посмотрите. Вот здесь, значит, в комнате, дети помещаются, вы за ними смотрите, из кухни-то тоже видно, что они делают. Главное – дети. Я же вас недолго посидеть прошу, по шесть часов в день, дольше-то я не отлучаюсь, но вот эти-то шесть часов я за детей боюсь. Они же такие шалопаи, ни на минуту оставить нельзя, я все боюсь, как бы они себя не покалечили…

Меня передернуло. Головорезы, которые, вдобавок, себя калечат, – только этого мне сейчас не хватало. Чего доброго, бегают по дому с пистолетами и стреляют пульками, норовят попасть в глаз. И лепят жвачку куда ни попадя. И высасывают чернила из ручки. И… И вообще, я уже пожалела, что пошла в няни… Хоть бы через агентство, что ли, нанималась, а то вот так…

– А… дети-то где? – спросила я.

– Дети? Да вот же они.

– Да где? Под столом, что ли?

– Ну что вы, Розочка… не под столом, а на столе.