Геннадий Прашкевич - XXII Век. Сирены Летящей

– Возможно… – задумчиво заметил Моран.

Не знаю, догадывался ли он тогда о природе шумов… Но, покидая бот, он запрограммировал автоматы на постоянный прием и анализ эфирных возмущений планеты Ноос.

Как известно из отчета, мы высадились с помощью рабочей ракеты на голом плоскогорье, обрывающемся в горько-соленый океан. Живой, настоящий воздух был пропитан горечью каменной пыли. Насколько хватало глаз, тянулись пустынные, загроможденные развалами, скал, равнины. И стояла тишина, которую нарушил лишь рекогносцировочный танк, с грохотом скатившийся из круглого брюха ракеты.

Равнину, упирающуюся в высокую горную цепь, мы прошли за двенадцать часов. Время от времени танк останавливался и я запускал мощный бур в скалистое тело планеты. Пустыня Ноос не исключала того, что жизнь на ней могла существовать прежде. Но бур приносил нам колонку за колонкой, лишенную любой органики.

Разумеется, я не надеялся обнаружить что-либо важное сразу. Каждый палеонтолог знает, что живые существа склонны собираться там, где условия более всего благоприятствуют их образу жизни. Для того, чтобы обнаружить "говорящие" отложения, я должен был хоть что-то знать о существах, которые могли в прошлом населять Ноос… Но горные породы планеты были немы. Немы не менее, чем знаменитые южноафриканские толщи Свазеленда, о которых палеонтологи до сих пор говорят лишь то, что они "имеют возраст более трех с половиной миллиардов лет", поскольку в них обнаружены интрузии именно этого возраста.

Хотя карта, составленная Мореном еще на борту бота, была достаточно подробна, мы не сразу отыскали в преддверии мощного хребта интересовавший нас кратер. Тишина, первозданное запустение, плоские глыбы, покрытые пустынным загаром… Было нелегко отыскать единственно верный путь, но Морен вывел-таки танк в ущелье, рассекающее один из склонов кратера.

Но прежде чем описать кратер, я позволю себе отступление.

Еще до выхода человека в Космос на Земле жили и множились бесчисленные легенды о том, что мы можем встретить на других планетах. Многие были склонны преувеличивать степень неизвестного, забывая о том, что даже на самых дальних и уединенных планетах, физические характеристики которых близки к земным, почти все будет выглядеть так же, как на Земле. То есть обычными будут смена дня и ночи, смена времен года и, наконец, такие явления, как восход и заход солнца, лунные фазы, звездные ночи, ветры, пустыни, океаны, дожди, молнии. Короче говоря, большинство того, к чему мы привыкли на Земле, будет таким же и на краю Вселенной. Больше того, этот закон, видимо, можно будет распространить и на живые организмы, поскольку в силу общих физических характеристик быстроплавающие формы должны будут приобрести обтекаемость, летающие – крылья, сухопутные – конечности и так далее.

Но вулкан, в кратер которого мы попали, ничем не напоминал земной. Гигантский его цирк, сияющий как титановая кастрюля, был врезан в горный массив, оплавившиеся породы которого сползли на плоское дно, застыв округлыми удлиненными языками. Широкая сеть металлических полос, вплавленная в камень, покрывала дно кратера. Несмотря на жар, которым дышали стены, большинство полос было покрыто густым кристаллическим налетом, напоминавшим не в меру разросшийся иней. Кое-где этот "иней" испарялся, пуская в воздух столбы ядовито-зеленых дымков. А зеркальные поверхности стен были испещрены геометрически правильными рядами дыр, уменьшающихся с высотой, но, видимо, очень глубоких. Их разверстые пасти смотрели прямо на нас, и трудно, очень трудно было допустить, что вся эта конструкция могла возникнуть без ведома разума!

Руководствуясь "Положениями о Космосе", Моран сразу увел танк из кратера.

Мы понимали его и не пытались протестовать, хотя круглое лицо Конвея выразило всю гамму раздирающих его чувств.

– Ночь проведем в ущелье, – сказал Моран. – Дождемся дня, не входя в кратер. Кроме автоматов, будем дежурить и мы сами. По очереди.

…Первым вызвался дежурить я.

Моран и Конвей уснули. Я опустил бронеколпак танка, включил кондиционеры и настроил аппаратуру. Экраны тускло засветились, показывая стены ущелья, и я с горечью подумал, что опустись "Гулливер" в районе нашего кратера, с нами мог быть сейчас специалист по Контактам… Но… "Гулливер" прошел мимо, и сейчас мы должны были надеяться лишь на себя… Впрочем, эти места давали достаточно информации. По крайней мере, где-то после полуночи я вдруг уловил ровный гул, будто через ущелье шла, обдирая каменные стены, волна холодного воздуха. Ветер?.. Может быть… Но почему я не видел пыли?.. Почему не летели со склонов камни?..

Почему не пронизывали ночную мглу искрящиеся ручьи камнепадов?

А шум усиливался. За какие-то минуты он вырос настолько, что я вынужден был переключить реостат телекамер. Моран проснулся, постучал длинным пальцем по прозрачной перегородке спального отсека и спросил:

– Ветер?

– Возможно.

– Почему "возможно"?

– Судя по реву, он должен достигать ураганной силы. Но в пределах видимости со стен не упал ни один камень.

– Ну, если такие ветры тут не редкость, они давно посрывали все, что могли сорвать.

– Возможно, – заметил я. – Но флюгер танка не отмечает никакого движения.

– Ветер идет поверху, – предположил Моран.

– Спи, Франс! Тебе еще предстоит дежурство.

"Ветер" бушевал всю ночь, но ничто в кратере не изменилось. Я убедился в этом, сравнив свежие фотографии со сделанными вчера.

Соблюдая все предписываемые инструкциями предосторожности, Даг Конвей и я добрались до ближайшей дыры в склоне кратера, стараясь не приближаться к металлическим полосам. Свет фонаря вырвал из тьмы куски базальта. Пыль… Ничего, кроме пыли! Собрав ее в специальный мешок, мы жгли ее на спектрометрах, расщепляли в анализаторах, но пыль тоже молчала.

И только микроскоп позволил нам рассмотреть все те же подобия спор, что были доставлены с Ноос еще "Гулливером".

Разочарованные, мы отправились с Конвеем во второй маршрут, не надеясь уже на находки, как вдруг что-то привлекло Дата к одной из самых низких дыр. Я видел, как напряглась спина Конвея, как он нагнулся над чем-то невидимым мне, и почти сразу раздался его восторженный голос:

– Гомер, я нашел автотрофа! [Автотроф – живой организм, использующий (в противоположность гетеротрофам, аллотропам, паразитам и сапрофитам) в качестве пищи только неорганические вещества.]

– Кого? – переспросил я.

– Автотрофа! И он поет! Как сирена!

Просигналив Морану, наблюдавшему за нами с танка, я направился к биологу. Его широкое лицо расплылось в улыбке. Большие глаза, широкие губы, даже морщинки на лбу – все счастливо улыбалось. Причиной этого счастья было нечто похожее на ссохшееся растение. Пучок плоских кожистых листьев, покрытый крошечными, металлически поблескивающими колючками… Но эти листья при моем приближении вдруг вздрогнули и медленно поднялись как узкие листочки электроскопа.