Александр Логачев - Красный терминатор, Дорога как судьба

- Извините, товарищ половой, - вежливо сказал Назаров, - виноваты-с.

Половой оглядел зальчик и понял, что случилось.

- Господин товарищ, - затараторил он, - неужто вы с другими клиентами поссорились?

- Я тебе, дружок, когда-нибудь подробно расскажу, как все здесь было. А сейчас возьми-ка свое полотенце да перебинтуй руку этому слесарю, - сказал Назаров, показывая на простреленного Сеньку Косого.

- Извините, господин хороший, я фельдшерской профессии не знаю...

- Дружок, - сказал Назаров, демонстративно поигрывая маузером, дружок, ты что, хочешь прямо сейчас дискуссию открыть?

Официант взглянул на огромный пистолет и, решив дискуссию не открывать, нагнулся с полотенцем над стонущим Сенькой. Назаров сидел на стуле, дохрумкивая чудом уцелевший соленый огурчик. За этим занятием его и застал Медведев с пятью красноармейцами. Когда они взбегали по лестнице, топоча ногами, Назаров сперва решил, что они скачут по ступенькам на лошадях.

- Принимай работу, Ваня. Вот они - твои горячие монастырские парни. Если что - не обессудь. Других воров тут я не нашел.

Медведев начал делать свою прямую работу, то есть командовать.

- Этих, - он указал на уже перевязанного Косого и скулящего на полу Прошку, - связать и вниз. Этого, - его палец ткнул в мирно храпевшего Павла Филимоновича, - тоже вниз и там привести в чувство. И поскорей. А что с товарищем Раковым? Не ранен?

- Ваня, - сказал Назаров, с нежной грустью глядя на Медведева, - ты же меня знаешь. Я никогда о том, на что согласился, не жалею. Лишь когда этот поймай-мыша упился и пошел на бал к графу Храповицкому, я взгрустнул. Ты же сам должен понимать, каково это: отправиться с напарником, а потом оказаться одному.

- Ну, прости, Федя. Эй, человек халдейского племени, - сказал Медведев половому, уже окончившему фельдшерские труды. - Возьми товарища, - он указал на Марселя Прохоровича, - протрезви как сумеешь и потом доставь домой. Это я приказал. Понял, клоп трактирный?

- Понял, ваше сия... товарищ командир.

Все пошли вниз, но Назаров на минуту задержался возле официанта, уже начавшего колдовать над Марселем Прохоровичем.

- Дружок, ты мне еще на один вопрос ответь. Когда я буду отчитываться за потраченный казенный червончик, мне, что ли, прямо так и писать в рапорте: отдан за водку в "Красном кабачке"?

- Никак нет, товарищ командир, - сказал официант, - никогда водкой мы не торговали, законы уважаем-с. А вот и ваши червончики.

- Вот и молодец. Кстати, бинтовать ты природный мастер. Когда твое заведение закроют, приходи в госпиталь, помогу в санитары устроиться. Или в труповозную команду...

* * *

На дне Конского оврага, названного так потому, что иногда туда бросали лошадиные туши, как всегда, копошилась мелкая ночная живность, пожирая траву или друг друга. Но вдруг зверьки поразбежались. В овраг спустились люди. Трое из них были связаны, а остальные их стерегли.

До города было полверсты. Сюда лишь изредка доносился лай собак из ближайшей слободы. А так - никакого Монастырска, считай, что ушли за полсотни верст.

- Что ты от нас хочешь, красное благородие? - в очередной раз спросил Сенька Косой. Его трясло от раны, холода и страха.

Медведев ничего не ответил. Бандитов поставили к почти отвесному глиняному склону. Наверху остался один красноармеец с лошадьми. Остальные четверо молча вскинули винтовки.

- Я не Чека, - наконец сказал Медведев. - Вас можно и без допроса отправить в могилевскую губернию.

- Так же нельзя, - удивленно сказал Павел Филимонович.

- Мне все равно придется вас расстрелять. Смотрите, вот двое солдат, что из-за вас чуть под трибунал не попали. А может, еще и попадут. Я не могу позволить, чтобы всякая мелкая сволочь моих бойцов губила.

- Товарищ большевик, - Сенька Косой, несмотря на простреленное плечо, проворно подскочил к Медведеву. - Мы у этих солдатиков кое-какое золотишко взяли, так это же специально, чтобы они его не потеряли. Они же пьяненькие были. Мы его хоть сейчас вернуть можем.

- Как?

- Пустите меня, я сбегаю до хазы и все принесу.

Медведев подмигнул Назарову: пошло на лад.

- А нам тебя в этом овраге ждать до дня победы пролетарской революции во всем мире? Нет, кривоглазый, если хочешь дожить до суда, сам проводишь нас в свою нору.

Сенька Косой что-то прошептал Павлу Филимоновичу, тот яростно замотал головой.

- Ну, ребята, дело ваше, - сказал Медведев и обратился к солдатам: Взвод! Готовьсь! Прицел!

- Простите, дядя! - крикнул Прошка, бросаясь к Медведеву. - Простите!

- Встань обратно, не то я тебя сам, - сказал тот, направив Прошке в лоб наган.

- Простите, дядя товарищ, я готов вас хоть сейчас к хазе отвести.

- Где хаза?

- В конце Грязной улицы. Отсюда будет идти совсем недалече.

- Сука ты, Прошка, - с чувством сказал Сенька Косой.

- Это вы сука, дядя Сеня, - всхлипывая, ответил парнишка. - Говорили, грабануть их можно без всякой опаски. А вот что получилось. Расстреляют же!

- Ладно. Собрание закрыто, - сказал Медведев. - Все наверх.

Солдаты потащили бандитов из оврага. Франт шел спокойно, уворачиваясь от тычков, а вот Сенька Косой, несмотря на свою рану, попытался лягнуть Прошку, за что тотчас получил прикладом.

Уже в седле Медведев обратился к Назарову:

- Этих братьев-разбойников двое отконвоируют прямо в Чека. Как ты думаешь, мы вдвоем да с тремя бойцами возьмем хазу?

- А чего думать? Пусть нам Прошка расскажет. Сколько там у вас народа?

- Гришка Клык да Граф Подзаборный. Еще Катька. Ну, иногда кто заглянет переночевать, из старых знакомых.

- Когда вы были должны сегодня туда заглянуть?

- Как управились бы в "Красном кабачке", так бы сразу и вернулись.

- Федя, может получиться, что пока мы приведем подкрепление, эти "катьки" и "графы" почуют неладное и дернут с хазы, прихватив золотишко. Значит, нам лучше время не терять. Возьмем их логовище поскорей.

- Давай, и вправду, поскорей, - сказал Назаров, - пока я в седле не заснул.

* * *

По улицам Монастырска люди и днем-то ходили осторожно: в некоторых тамошних лужах к осени раскармливались крупные караси, попавшие туда весной мальками. Однако Санька Евстигнеев мчался по ночному городу, интуитивно угадывая во мраке очертания луж и преодолевая их немыслимыми прыжками. Его юная душа ликовала: наконец-то, наконец-то он сможет отличиться перед товарищами!

Тринадцатилетняя биография Саньки отличалась тоской и однообразием. Отец спьяну попал под паровоз, оставив в предместье безутешную вдову с годовалым мальцом на руках. Мать была добра к Саньке, лишь когда напивалась, правда, происходило это редко. Когда она тоже умерла, Саньке впервые повезло: вместо какого-нибудь приюта, влачившего с осени 1917 года жалкое существование, он, подобно паре таких же сирот, прибился к губернскому ЧК. Дела ему поручались несерьезные: помыть полы, сбегать на базар за бубликами к чаю, отнести письмо.