Вадим Собко - Звёздные крылья

В далеком зауральском городе люди не теряли зря ни одной минуты. Работа шла все время, каждый день, каждый час. Люди знали, как мало мест на земле, где можно было бы спокойно работать, не боясь бомбежек, и использовали эту возможность до конца.

Началась зима, лютая, жестокая, снежная. На всех фронтах шли бои, сообщения о них вызывали тревогу. Радостным весенним громом прозвучало известие о разгроме немцев под Москвой. Оно отозвалось во всех сердцах, пробудило надежды на скорую победу. А главное — вселило уверенность, что врага можно бить в чистом поле и наша армия способна на это. Становилось легче дышать, и работа шла как никогда быстро и слаженно.

Понимая, какое количество работы нужно перевернуть за это короткое время, Крайнев засадил всех своих сотрудников за столы. Они работали не покладая рук. Чувство ответственности как бы удваивало силы каждого из них.

Особенно горячей и напряженной стала работа, когда пришли первые сообщения о том, что противник уже начинает испытывать реактивные самолеты. Какие это самолеты — еще никто не знал, но сообщения были вполне достоверны, и весь коллектив института работал теперь, охваченный единым стремлением — опередить врага.

Ганне Крайнев поставил отдельную задачу — искать горючее для новых реактивных двигателей. Горючее, которое применялось прежде, для новых двигателей оказалось негодным. Это должно было быть чуть ли не взрывчатое вещество, силу которого можно было бы использовать медленно. Но для достижения скоростей, о которых мечтал Крайнев, как раз и нужно было иметь в своем распоряжении вещество, обладающее силой нитроглицерина и послушное, как обыкновенный бензин. Ганна работала дни и ночи, работала страстно, неутомимо. С последним открытием Ганна не знала, что делать. Использовать вещество, которое взрывается от солнечных лучей, пока еще не удавалось. Уж очень неопределенное оно было для употребления. Но как раз оно могло стать основой будущего горючего для самолетов Крайнева, и поэтому Ганна все чаще и чаще обращалась к этому коварному сизоватому порошку.

Марина Токова за это время совсем забыла о сне. Она похудела, почернела, ее не узнавали даже товарищи. Крайневу не раз приходилось чуть ли не приказывать ей идти передохнуть.

И была только одна вещь, которая могла немного отвлечь Марину от работы. Это случалось, когда почтальон приносил б институт письма и Марину звали к секретарю. Случалось это не часто, но несколько раз в месяц секретарь вручала Марине заветный треугольничек. Марина всякий раз неимоверно краснела, получая эти письма, и в институте это очень скоро заметили.

Потом выяснилось, что Марина прекрасно осведомлена о событиях на Юго-Западном фронте и, когда в сводках появляется какое-нибудь сообщение об этом фронте, она слушает, затаив дыхание.

Ганна безошибочным женским чутьем первая отметила это и в разговоре с Мариной мимоходом, как бы в шутку, сказала подруге. Марина залилась краской, Ганна поняла что угадала, и больше никогда не затрагивала эту тему. Но между нею и Мариной неожиданно установились очень близкие, дружеские отношения, как между людьми, которые владеют тайной, известной только им двоим.

Однажды, когда Марина получила долгожданное письмо и сидела одна, в комнату вошла Ганна. Был поздний час, и в институте оставалось мало народу. Марина сидела у своего стола и даже не заметила Ганну.

Ганна постояла, глядя в задумчивое лицо Марины, потом подошла ближе, и только тогда девушка пришла в себя.

— Ну, так что же хорошего нам пишут с фронта? — тихо спросила Ганна, опускаясь на стул рядом с Мариной,

Марина вздрогнула.

— Откуда ты знаешь?

— Я ничего не знаю, — мягко улыбнулась Ганна, — не у тебя такое мечтательное выражение лица, что можно всякое предположить. Можно даже предположить, что ты влюблена, — добавила она, лукаво поглядывая на подругу.

— Не время сейчас влюбляться, — вспыхнула Марина, лишний раз подтверждая догадку Ганны.

— Почему не время? Если любовь не мешает проектированию, то ничего плохого я тут не вижу.

— Если бы ты его знала, — неожиданно просто сказала Марина, — то, наверное, говорила бы иначе,

— Как его фамилия, если не секрет?

— Его фамилия Росовский.

— О Короле и Орленко он ничего не пишет?

— В каждом письме, — ответила Марина. — Они большие друзья.

— Как они там — живы-здоровы?

— Король был ранен, но сейчас они опять все вместе воюют.

Глубокая ночь лежала над Уральскими горами, над бескрайними степями, над фронтами войны. Печурка в комнате остыла, становилось холодно, — мороз на улице достигал сорока градусов, а подруги все сидели в комнате Марины, разговаривая о далеких знакомых, которые стали им обеим близкими и родными.

Неожиданно в коридоре послышались тяжелые шаги, и чей-то громкий голос прозвучал в тишине. Слова были непонятными. Марина и Ганна сразу насторожились» Еще раз прозвучал голос, он был явно незнакомый, пришлось выглянуть в коридор. Ганна и Марина вышли и сразу же в удивлении остановились на пороге, ничего не понимая.

Закутанный с ног до головы, в коридоре стоял высокий человек. Он весь был густо залеплен снегом, а пилотский шлем на его голове напоминал ледяную глыбу. Человек что-то восклицал на языке, очень мало напоминавшем русский. Увидев девушек, он быстро пошел к ним, и тогда среди шарфов вдруг появилось полное лицо с отмороженным побелевшим носом.

Марина вскрикнула, увидя этот нос. Она не пустила человека в комнату, а тут же, в холодном коридоре, стала растирать ему нос снегом, пока он не покраснел. Только тогда девушки разрешили незнакомцу войти в комнату.

Он вошел, тяжело дыша, размотал теплый шарф, достал из кармана документы и протянул их Ганне. Девушки узнали, что инженер Генри Кервуд приехал из Америки к ним на завод для обмена опытом.

Первым делом известили Валенса. До его прихода Кервуд расспрашивал обо всем, что его интересовало. Пока что интересы его не выходили за пределы сугубо бытовых дел, и удовлетворить их было нетрудно.

Мистер Генри Кервуд был высокий, крепкий человек с правильными, даже красивыми чертами лица, если бы их не портил красный распухший нос, который, видно, болел, так как Кервуд то и дело трогал его пальцем и болезненно морщился.

Он объявил, что очень рад побывать на таком заводе у союзников и вообще очень рад работать в России. Россия ему нравится, но сравнивать ее с Америкой нельзя. Он намерен здесь работать и работать хорошо, для этого его сюда и послали.

— А когда будет второй фронт? — сразу же спросила Марина.

— О, будет, будет, — ответил Кервуд, — об этом можно не беспокоиться. Раз мы сказали, то все будет сделано, можете быть уверены.