Вадим Собко - Звёздные крылья

— Вы ко мне, товарищ?

— Да, пришла учиться, — весело ответила Соколова, мучительно стараясь вспомнить, где она видела этого пулеметного учителя?

— Оружие в руках держали когда-нибудь?

— Нет.

— Образование имеете?

— Киевский политехнический институт.

— Вот тебе и раз, как же мне вам преподавать, — насмешливо сказал Лойченко. — Тут профессор нужен.

— Ничего, обойдемся без профессора, — пропустив мимо ушей насмешливый тон, ответила Соколова, занятая одной мыслью: где она могла видеть Лойченко?

— А фамилия ваша какая будет? — спросил партизан.

— Вера Михайловна Соколова.

— Та самая?

— То есть, какая же это?

— Что объявление расклеено?

— Да, та самая.

— Ну, ладно, — внезапно переменил тон Лойченко. — Когда-нибудь о пулемете слышать приходилось?

— Именно так — когда-то и что-то, но ничего конкретного.

— Ну, значит, сейчас услышите конкретно. Оружие, которое стоит перед вами на столе, называется станковый пулемет Максима…

И уже не допуская никаких отклонений, Лойченко приступил к объяснению. Вера Михайловна слушала очень внимательно, хорошо разбираясь во взаимодействии всех частей и принципе работы пулемета. Для нее такая относительно простая машина не могла быть загадкой. Тут все рассчитано было на полную ясность и безотказность, и для пулеметчика вовсе не обязательно высшее образование. Лойченко рассказывал точно, ясно, и Вера Михайловна снова задумалась над тем, где она его видела, и опять ничего вспомнить не смогла.

— Все! Теперь будем обедать! — сказал Лойченко. — Следующее занятие завтра после завтрака. Кто захочет лишний раз самостоятельно собрать или разобрать пулемет, может после обеда приходить сюда — он будет стоять здесь. Разойдись.

И сам первый вышел из хаты. За ним к партизанской кухне потянулись остальные бойцы. Вера Михайловна пошла обедать и, не зная, куда девать свободное время, снова вернулась к пулемету. Нравилась ей эта надежная, убедительная машина, которая и воспринималась ею как сложная машина, а не оружие. Она должна была знать тут все, до малейшего каприза механизма, должна была овладеть им так, как владеют вилкой или гребешком.

В хате, где стоял учебный пулемет, после обеда никого, кроме хозяйки, не было… Очень этим довольная, Вера Михайловна вся углубилась в разборку затвора.

А в это время Карп Лойченко подходил к хате, где расположился со своим штабом Ковпак. Он попросил разрешения войти, демонстрируя не партизанскую, а военную дисциплину, четко доложил о своем появлении, сел по предложению Ковпака на скамью, немного помолчал, как бы не зная, с чего начать, потом решился:

— У нас в отряде, товарищ Ковпак, появилась одна женщина… Вера Михайловна Соколова…

— Ну, появилась.

— Я хочу вам сказать… думаю, что появление ее у нас не случайно.

— И я так думаю. Тетку Килину за ней посылали.

— Тем более. Я, как партизан, должен вам сказать, что не верю ей ни на ломаный грош. Вы сами хорошо знаете, как она сюда попала.

— Знаю.

— Была в концлагере, да гестаповка ее спасла. Потом передала документы, подписала обращение к ученым или инженерам… Вы все это знаете?

— Все это знаю.

— Ну и что?

— Ничего.

— Как это ничего?

— Вот так — ничего.

— А я целиком уверен, что гестапо специально послало ее сюда и намеренно о награде объявило, и все, что про нее в газетах написано, — чистейшая правда.

— А вот я не думаю, что все это правда, — ответил Ковпак. — Ты сам что бы делал на ее месте?

— Я? Я бы застрелился, а к гестаповке жить не пошел бы.

Ковпак задумался. Было что-то неприятное в словах Лойченко.

— Почему ж ты сам не застрелился, когда тебя в плен брали?

— Я — другое дело. Я обыкновенный боец… А она не имела права с немцами работать.

— Она и не работала…

— Во всяком случае, товарищ Ковпак, я вас предупредил, — упрямо заявил Лойченко, — я вас предупредил и думаю, что вы сами скоро в справедливости моих слов убедитесь.

Ковпак молчал.

— А что гестаповцы ее нам подсунули — это факт.

— И что ж ты предлагаешь?

— Выгнать ее из отряда к чертовой матери.

Ковпак снова помолчал.

— Нет, не выгоню, — заявил он. — И должен сказать тебе, Лойченко, очень мне не нравится, когда кто-нибудь из партизан, не имея никаких фактов, а только руководствуясь личными подозрениями, о своем товарище такое говорить решается…

— Она мне не товарищ. Я врага нутром чую.

— Нутром? Ну что ж, инструмент точный. Поживем — увидим.

— Пока мы поживем, она нас всех немцам выдаст.

— А вот этого не будет. Если у тебя все — можешь идти.

— У меня все.

Лойченко все так же четко повернулся через левое плечо и вышел. В хате стало тихо. Теперь пришла очередь задуматься Ковпаку. Что-то ему не понравилось в словах партизанского пулеметчика. Складывалось впечатление, будто он знает про Веру Михайловну больше, чем говорит. Может быть, эта настойчивость, с которой он хотел удалить Соколову, и казалась неприятной?

А с другой стороны, у Лойченко были все основания не доверять. Такую историю даже у партизан не всегда услышишь. Ну и что же? Только потому, что кому-то рассказ кажется неправдоподобным, выгонять человека на верную смерть? Нет, так поспешно принимать решения старый Ковпак не привык. А может быть, они раньше знали друг друга? — мелькнула догадка. — Нет, Лойченко, вероятно, об этом упомянул бы. Ничего не поделаешь — сложная штука — человеческие взаимоотношения.

«Ну, ладно, поживем — увидим, — сказал сам себе Ковпак, стряхнув с себя глубокую задумчивость. — А осторожным надо быть всегда».

И снова взялся за дела, которые нужно было ему, партизанскому генералу, решать ежеминутно. Но разговор о Вере Михайловне не выходил из головы.

Тем временем успехи Соколовой в изучении пулемета в тот день продвигались очень быстро. Не было уже для нее тайн в этой довольно сложной и в то же время ясной машине. Когда Лойченко вошел в хату, Вера Михайловна уже умела разобрать замок чуть ли не с закрытыми глазами.

— И вы говорите, что только сегодня впервые пулемет увидели? — не скрывая недоверия, спросил Лойченко.

— Увидела не впервые, но разбирать научилась только сегодня, — ответила Вера Михайловна.

Карп Лойченко с сомнением покачал головой.

— Когда стрелять попробуем? — спросила Соколова.

— Когда Ковпак разрешит и даст патроны, — неприязненно ответил пулеметчик, глядя, как быстро орудуют ловкие пальцы Веры Михайловны, собирая затвор.

В Москве майор Михаил Петрович Полоз задержался недолго. Правда, в отделе кадров, где его очень хорошо знали, просьба майора несколько удивила, но возражений не вызвала. Не в тыл же просится человек, а на опасную работу, почему ж не удовлетворить его желания? Странно только, что Валенс отпустил его… Но раз так — пускай идет в транспортную авиацию, которая обслуживает партизанские. отряды.