Вадим Собко - Звёздные крылья

Немцы не обращали на Ваню Коваленко никакого внимания, — мало ли их бегает здесь, этих сопливых сельских ребят! Один ефрейтор даже жалостливо поглядел на его горб и что-то пробормотал, но мальчик ничего не понял и поспешил спрятаться за угол хаты.

Отсюда хорошо были видны окрестные Луга и тропинки на них. Лучшего наблюдательного пункта и не сыщешь!..

Долго смотрел Ваня на луга, стараясь отыскать линию фронта, но так ничего и не увидел.

Сельские мальчуганы, которые уже привыкли к войне и не боялись ни выстрелов, ни пуль, ни осколков снарядов, довольно скоро обнаружили Ваню. Их было двое, зорких замурзанных мальчишек. Было им лет по десяти.

— Ты что тут делаешь? — бросились они к незнакомому мальчику. — Ты кто — шпион?

— Горбатый шпион!..

— Не лезьте, — сказал Ваня. — Какой я шпион? Что я, немец, что ли?

— А что ж ты тут делаешь?

Ваня промолчал. Он прекрасно понимал, что без сообщников, без людей, которые покажут ему дорогу, нечего и думать перейти фронт. И он отважился.

— Мне через фронт надо перейти, — сказал Ваня. — У меня в Харькове родичи. Мне очень нужно…

— Через фронт?

— Ага… Вы пионеры?

— Я — пионер, а он — нет.

— Я тоже буду пионером, — обиженно заметил второй мальчуган.

Они говорили о своем пионерстве так, словно в селе не было немцев, словно в высокой, полуразрушенной школе пионерские отряды все еще проводили свои сборы. В их сознании все оставалось по-старому, по-советскому, и иначе представить себе жизнь они не могли.

— Мне нужно перейти фронт и найти своих, — снова повторил Ваня. — Если вы пионеры, то расскажите мне, как идти.

Очарованные смелостью этого невзрачного горбуна, мальчики начали говорить, торопясь и перебивая друг друга.

— Мы сами пойдем с тобой, — наконец воскликнул один из них. — Я там каждый кустик знаю.

— Нет, никто не пойдет со мной, — решительно заявил Ваня. — Сам я как-нибудь да пролезу, а если нас много будет, они поймают.

Он даже мысли не допускал, что одного его могут поймать.

— Ну, говорите, как идти. Какими тропинками?

Поздно вечером, в сопровождении новых друзей, он спустился с холма на луг. Было очень темно, но над линией фронта то и дело вспыхивали в небе зеленоватые и синие ракеты, и невидимая днем линия выступала довольно отчетливо.

— Дальше не надо, — сказал Ваня, когда все трое прошли по лугу метров около пятисот. — Спасибо вам. Возвращайтесь,

— А ты не боишься?

— Ступайте. Мне пора…

— Счастливо! — раздалось уже откуда-то из-за кустов.

Две маленькие фигурки растаяли в темноте. И медленно, шаг за шагом, стараясь пройти именно там, где советовали его новые друзья, пошел вперед Ваня Коваленко.

Впрочем, он давно забыл о кустах и извилистых тропинках, о которых говорилось днем. Он шел по направлению к ракетам, и иногда ему казалось, что они уже позади, а ракеты между тем снова взлетали впереди, и приходилось припадать к земле, и было так светло, что хоть иголки собирай.

Так метр за метром продвигался он вперед. Теперь ракеты взлетали откуда-то сбоку, там как раз и проходила передовая линия фронта.

Однажды он услышал немецкую речь совсем близко от себя и замер в сухой траве. Долго лежал он, пережидая, пока уйдут немцы, потом снова двинулся вперед. Теперь ему казалось, что самое страшное уже позади, что можно уже вскочить и со всех ног побежать к своим, под надежную защиту советских пушек, глухо ухавших где-то в глубине.

Уже не в силах больше сдерживаться, Ваня побежал. Возможно, он перебежал бы эту клятую безлюдную полосу земли, если б в это мгновение не взлетела в небо ракета. Она осветила вытоптанный луг и одинокую маленькую фигурку, которая от неожиданности застыла на месте, как каменный столбик.

Пулемет из передового окопа немцев резанул длинной очередью. Ракета погасла. А когда взлетела другая, то на лугу виднелась лишь маленькая неподвижная кучка серых лохмотьев.

Наутро немецкий разведчик подобрал и принес в окоп тело Вани Коваленко. На мраморном личике запечатлелось удивленное, недоумевающе-обиженное выражение, будто кто-то крепко обидел мальчика.

Пули пробили маленькую грудь и горб на спине. Из него высыпались какие-то бумаги.

— Смотри, пожалуйста, — сказал разведчик товарищам. — А я уже было пожалел, что мы вчера поспешили стрелять.

Они быстро сорвали с мертвого ватник, вынули бумаги.

— Вот так птичка-невеличка, — сказал фельдфебель. — Чертежи эти, стало быть, важные, если с ними переходят линию фронта… Закопайте его… Сегодня у нас удачный день.

И немцы зарыли в холодную землю маленького пионера Ваню Коваленко, а фельдфебель отправился докладывать начальству о том, что задержан и уничтожен советский разведчик и обнаружен сверток с очень, видимо, важными чертежами.

А подвиг Вани Коваленко остался неизвестным на долгие годы… До сих пор так и не знают пионеры нашей страны, где его могила…

Прямо с вокзала Марина прошла в кабинет Крайнева.

В кабинете были Валенс и Ганна. Все вскочили навстречу Марине. За это время не было часа, чтобы они не вспоминали о ней. Ее приветствовали искренне, всем сердцем. Марина сразу ощутила эту искренность и чуть было ке расплакалась, так была тронута. Она сразу почувствовала себя в родной семье, где никакие испытания для нее не были страшны.

Она начала рассказывать. Снова перед товарищами прошел опустевший завод, грозное зарево на горизонте, танки Короля у высокой могилы.

— Это наш Король? — спросила Ганна.

— Да, наш. Я еще многих знакомых видела там, — продолжала Марина.

Она рассказала о том, как перед машиной разорвалась бомба, и все ощутили это так ясно, что невольно пригнулись. Крайнев представил себе, как сидит в кабине мертвая Соколова, как пустеет дорога и только разбитая машина остается в просторах степи.

Потом появляется в небе легкий У-2, и все ясно вообразили себе приветливое лицо Росовского. Он уступает свое место Марине, и только пыль поднимается за самолетом, и в бескрайней степи люди кажутся затерявшимися точками.

— И он остался там? — встревоженно спросила Ганна.

— Да. Он остался там.

— И они погибли?

— Этого я не знаю, думаю, что нет, то есть, не думаю, а надеюсь. Не такие это ребята — Король, Орленко и Росовский, чтобы так легко отдать свою жизнь врагу.

— Но ведь о них ничего не слышно.

— Да, ничего не слышно, но я убеждена, что они живы и мы их еще увидим когда-нибудь.

Эти слова Марина произнесла с вызовом, готовая возражать каждому, кто бы посмел усомниться в возможном спасении Росовского. Ей, впрочем, никто и не собирался возражать.

— А что же мы здесь будем делать? — спросила Марина, и снова ее вопрос прозвучал, как вызов.