Нил Стивенсон - Анафем

Мы с Гнелем минут пятнадцать ходили по мостикам, высматривая что-нибудь поменьше. Эти три поезда, хоть и казались маленькими рядом с исполинским санным составом, были куда больше машин, которые ездят по обычным дорогам. Наверняка они направлялись на запад через горы. Шустрых машинок, которые просто объезжают заставу, было не видать — скорее всего их хозяева остались дома из-за бурана.

Один зоркий санщик меня приметил. Он прибавил газу, выпустив клуб чёрного дыма, и подъехал к нам. Его снегоход тянул только одни сани. Высунув бородатую физиономию в окошко, санщик назвал цену. Я отступил назад, просто чтобы заглянуть под тент. Сани были пусты. Я и рта открыть не успел, как санщик предложил новую цену, меньше.

Мне показалось несолидным прыгать в первые же сани, поэтому я мотнул головой и пошёл туда, где набирал пассажиров другой поезд. Он был длиннее и внушал больше доверия — если здесь допустимо такое слово. Однако я опоздал: мигранты (как я понял, организованные группы) уже заняли все места и взглядами давали понять, что в попутчиках не нуждаются. Да и цена была высокая. Третий, маленький поезд из грузовых и пассажирских саней, выглядел заманчивее первого: там уже набралось много народа, и я мог не бояться, что меня выбросят по дороге.

Увидев, что я и ещё несколько одиночек ведём переговоры с машинистом третьего поезда, первый санщик снова подкатил к нам. Он проехал чуть вперёд, чтобы я заглянул под тент: там уже сидели два пассажира. Дверь снегохода была открыта, чтобы я видел панель управления. Над ней по светящемуся экрану ползла горизонтальная ломаная линия. Эхолокатор. Правило номер два гласило, что на поезд без эхолокатора садиться нельзя. Этот прибор звуковыми волнами прощупывает лёд на предмет скрытых трещин. Маленькую трещину гусеницы проезжают спокойно, но в большую трактор может провалиться и утащить за собой сани.

Я спросил машиниста, куда он едет, и получил ответ: «Колья». Длинный грузопассажирский поезд направлялся в другое место — Имнаш. Мы знали, что следующий ледокол выходил из Кольи через тридцать один час. Поэтому, сговорившись о цене, я забросил рюкзак в поезд с единственными санями и стал его третьим пассажиром. По обычаю я отдал машинисту половину суммы вперёд, а вторую половину оставил у себя, чтобы расплатиться по приезде. Следующую четверть часа водитель сновал вдоль поезда и в итоге сумел взять ещё одного пассажира. К тому времени на переходных мостиках больше никого не осталось. Внезапно все три поезда, как по сигналу, двинулись прочь от большого. Я заключил, что мы приблизились к заставе.

С пятидесяти футов мы уже еле-еле видели исполинский поезд; со ста он сделался неразличим. Ещё через минуту в буране затих и рёв его двигателя; теперь мы слышали только собственный мотор.

Не такое я воображал, выходя из притвора две недели назад! И даже принимая решение отправиться за Ороло через северный полюс, я понятия не имел, каким будет последний отрезок пути. Объясни кто-нибудь в Пробле, что мне предстоит, я бы нашёл предлог отправиться прямиком в Тредегар. Чего я тогда не знал, так это что пересечь границу таким способом — дело самое заурядное. Не я первый, не я последний. Надо лишь выдержать двадцать четыре часа — и я у моря.

Места в санях хватило бы на восьмерых. Мы сидели на боковых скамьях, неотличимые в своих оранжевых термокостюмах. Мой был самый новый, хоть я и прожил в нём неделю, и даже Юлов старенький рюкзак казался чересчур шикарным рядом с багажом первых двух пассажиров: полипластовыми пакетами, перетянутыми шнуром и обклеенными для прочности полилентой. У третьего попутчика был старый чемодан, аккуратно обвязанный жёлтой верёвкой.

Первые двое представились Лapo и Дагом, последний — Бражжем. Довольно распространённые экстрамуросские имена. Я сказал, что меня зовут Вит. Дальнейшему разговору мешал рёв мотора, да и вообще спутники мне попались неразговорчивые. Ларо и Даг прижались друг к другу под одним одеялом — я так понял, что они братья. Бражж вошёл последним и сел ближе всех к выходу. Он был крупный (повыше и поплотнее меня), так что вместе со своим чемоданом занял кучу места. Мы, впрочем, на это место и не претендовали: туда залетал вьющийся из-под полозьев снег.

Книги я оставил у Корд. Спиля никто не взял. Смотреть было не на что, разве что на кружение снега. Я установил нагрев термокостюма на минимум, позволявший не отморозить пальцы, сложил руки на груди, упёрся ногами в рюкзак, осел на деревянной скамье и постарался не думать, как медленно течёт время.

Казалось, я вышел из родного концента годы назад, но сейчас в полусонном забытьи представил его так отчётливо, что почти видел перед собой фраа и суур, слышал их голоса. От Арсибальта, Лио и Джезри я перешёл к куда более волнующему образу Алы. Я воображал её в Тредегаре, о котором знал только, что он старше и гораздо больше Эдхара, климат там теплее, сады — пышнее и благоуханнее. Мне надо было интерполировать фантазию, в которой я не погиб в снегах, нашёл Ороло, добрался до Тредегара и меня туда впустили, а не отбросили и не усадили на пять лет за Книгу. Покончив с этими формальностями, я сотворил грёзу о богатом ужине в роскошной трапезной Тредегара, где фраа и сууры со всего мира поднимают бокалы отличного вина за меня и за Алу, восторгаясь нашими наблюдениями в камере-обскуре. Потом мечтания приняли более личный оборот, включавший долгую прогулку по уединённому саду… и меня окончательно сморило. Такого я решительно не ожидал. Часть сознания, отвечающая за грёзы наяву, явно выстраивала их так, чтобы меня убаюкать, а не возбудить страсть.

Пол в санях накренился, и я вынырнул из сна, только теперь осознав, что спал.

Маршрут нашего путешествия через полюс пролегал по широкому перешейку. Две тектонические плиты столкнулись на самом севере планеты, образовав горную систему, которую трудно было бы пересечь, не будь она погребена под двумя милями льда. В последние два дня континент под нами расширялся; но мы по-прежнему ехали вдоль правого, или (поскольку двигались теперь на юг) западного его края. Не совсем по кромке: побережье представляло собой хребет над активной зоной субдукции; узкую полоску суши между горами и замёрзшим океаном покрывали сползающие со склонов ледники, опасные из-за множества трещин. Санный поезд шёл по ледяному плато в нескольких милях восточнее хребта; на том же плато располагалась и станция. От неё через лёд, тундру и тайгу тянулись дороги, по которым в конечном счёте можно было добраться до самого Моря морей. Однако до ближайшего населённого пункта в том направлении были сотни миль. Контрабандисты вроде нашего санщика не могли возить людей так далеко. Они поворачивали вправо, то есть на запад, переваливали через хребет и высаживали пассажиров в порту, куда заходили ледоколы.