Виктор Федоров - Метагалактика 1993 № 3

Я только мог догадываться, что вообще происходило в эти ночные часы по ту сторону старинных стен, разумеется, предвидя самое ужасное, однако из щели окна вдруг заструился до того свежий, преисполненный радости и благоухания воздух, что я оказался плененным странной легкостью и восторгом, окрасившим настроение в ранее недоступные тона приятного трепета. Стоя у полураспахнутого окна в каком-то загадочном оцепенении, я все более переставал верить в то, что кроме этих, покрытых пеленой дикого безмолвия застывших мест, на земле могут существовать какие-либо другие. Постепенно я погружался в зыбкий здешний туман, откуда, казалось, не существовало выхода, как нет его у вечности. В глубине души я даже слепо радовался тому, что уже ничего не напоминает мне прежнюю городскую жизнь, тягость которой была куда болезненней здешнего предожидания чего-то сверхъестественного, зарождающегося среди таинственных долин и не знавших человека вересковых пустошей.

По меньшей мере четверть часа пробыл я у высокого окна, вдыхая атмосферу ночной свежести и давая полную свободу своему воображению, ни на минуту не переставая упрямо всматриваться в темноту. Разумеется, ночная мгла оказалась непреодолимой для моих уставших глаз. Осознав вскоре полную безосновательность всяких надежд что-либо рассмотреть и, ко всему, сильно продрогнув, я уже вознамерился еще раз попытаться найти желанный покой в постели, как тут мой взор буквально впился в колючую тьму, невольно сделав меня неподвижным. Сплошной фон ночи прорезали два маленьких зеленоватых огонька, чем-то напоминавших тусклое свечение гнилых пней. Но, Боже, уже через мгновение от моего предположения не осталось и жалкого следа: две зеленые точки пришли в движение и плавно приближались к самым стенам дома. От всего кошмара новой догадки закружилась голова и я чуть не потерял сознание, когда окончательно убедился, что на сей раз приблизился в своих подозрениях к самой правоте. Пара мерцающих холодным светом зеленоватых огоньков была ни чем иным, как кошмарными дьявольскими глазами! Еще мгновение, и я готов был присягнуть, что мой наполненный ужасом взгляд вырвал из густой тьмы зловещие очертания невероятно сгорбленной фигуры, в широкополой шляпе, в один миг бесповоротно растворившейся в сплошном мраке глубокой ночи. Последнее, что нарушило этой ночью мой зыбкий покой, когда я уже засыпал, был бесконечно далекий гудок железнодорожного состава, уходящего туда, где я бесповоротно оставил свою прежнюю жизнь.

Теплое летнее утро, несмотря на всю свою первозданную свежесть, никак не повлияло на обитателей мрачного дома — этих страшных жрецов уныния и тоски. К своему ужасу я заметил, что от солнечного света и тепла они оба осунулись еще больше, приобрев окончательно завершенный самый безобразный вид. После легкого завтрака дыхание Роберта Хугнера вдруг стало настолько прерывистым и тяжелым, что я невольно проникся подозрением самого худшего. Буквально на глазах его изможденное лицо охватила странная желтизна, ничем особо не отличаясь по цвету от толстых восковых свечей. Иссохшие руки моего брата теперь задрожали, словно у горького пьяницы, чередуясь своей пляской с частым подергиванием век. Весь этот ужас, который я сейчас не в силах передать, происходил на глазах старого слуги Джонатана, однако он, сгорбившись над камином, не соизволил сделать ни единого движения.

От предчувствия, что вот-вот сейчас с Робертом Хугнером случится, вероятно, ужасный душевный припадок, мне стало казаться, что я сам лишаюсь рассудка. Не в силах больше наблюдать как он корчился возле кресла, я стал украдкой поглядывать на дверь и тут вдруг за моей спиной прозвучал его негромкий голос:

— К превеликому моему сожалению, Руперт, должен заметить, что у нас остается совсем мало времени. Некоторые обстоятельства вынудили меня ускорить свой отъезд и поэтому я намерен немедленно исполнить свое вчерашнее обещание и показать вам то, что дало название нашему поместью. Сейчас стоит полное безветрие, поющий камень молчит и вам представляется полная возможность увидеть его во всей своей первозданной красоте…

Если до этих слов Роберт Хугнер едва переставляя ноги, постоянно хватаясь за высокие спинки кресел, то сейчас его проворство могло поразить кого угодно. С большим трудом поспевая за своим братом, я миновал гнетущий фасад здания и завернул за угол, где предо мной раскинулась необозримая панорама величественных гор. Начинаясь почти у самого цоколя поместья, к скалам шел пологий уклон, чем-то поразительно походивший на запущенную избитую дорогу. Чуть выше странный подъем, пересекала невысокая, но довольно крутая каменная ступень, а в нескольких десятках ярдов за ней, загромождая небосклон, высилось то, что могло одновременно ввергнуть в ужас и вызвать почтительный восторг у самых искушенных жизнью, видавших виды стариков.

Это была огромная, черного цвета скальная глыба, имевшая почти правильную кубическую форму и стоявшая, вопреки всему, на ничтожном, почти незаметном бугорке. Несмотря на свое болезненное воображение, Роберт Хугнер оказался прав — находясь здесь, было почти невозможно избавиться от предчувствия, что она вот-вот рухнет вниз и скатится по спуску прямо на дом, выглядевший отсюда жалкой частицей чего-то ничтожного.

Где-то на недосягаемой высоте плоская вершина камня странно поглощала плывущие редкие облака. На какое-то мгновение мне даже показалось, что недвижимы именно облака, в то время, как давящая на сознание каменная глыба плавно раскачивалась и уже сползала со своего постамента. Представив весь ужас нарисованной собственным воображением картины, я невольно зажмурился, а когда решился открыть глаза, Роберт Хугнер уже карабкался к самому подножию дьявольского творения, проявляя поразительное для самого себя проворство. Все еще не переставая испытывать неприятную дрожь, я, в свою очередь, также засеменил по странной каменистой тропе, терзаясь самыми зловещими Предположениями относительно того, кто и когда мог ее здесь соорудить.

Признаюсь откровенно, во всей этой истории поющий камень, несмотря на свой весьма зловещий вид, произвел на меня куда меньше неприятных впечатлений, нежели сам Роберт Хугнер, его слуга и их, а теперь уже мой таинственный дом. Довольно быстро я успокоил тогда себя тем, что этот причудливый монолит, простоявший в столь немыслимом положении, простоит еще столько же, если не больше, ибо никакая существующая в природе сила не способна сдвинуть его со своего крохотного постамента. Однако, оказавшись вскоре у самого его подножия так близко, что он стал давить на нервы одним своим видом, я вновь погрузился в то странное состояние тревоги, избавиться от которого не смог до самых последних мгновений пребывания в здешних краях.