Дмитрий Изосимов - Метагалактика 1993 № 4

— Много вас?

— Нет, десять тысяч.

А между тем наше движение по воздуху резко замедлялось, но я не ощущал какого-либо неприятного действия сил тяжести.

Вдруг мы сделали плавный поворот в сторону особняка и не успел я закрыть глаза, как неожиданно оказался в небольшой комнате, ее дверь распахнулась и к нам вбежал вихрастый мальчуган с огромными голубыми глазами. Он счастливо рассмеялся и уткнулся в живот Гасана, пронзительно крикнув:

— Папа! — облысел — а это что?

И он весело похлопал отца по толстому животу и торопливо указал на меня пальчиком.

— Папа — это землянин?

— Да, Казик, землянин, — ответил отец и погладил мальчика по голове, потом вынул платок из кармана и смахнул с лица слезы и словно оправдываясь передо мной, пробормотал, — хорошо дома.

Рядом раздался женский голос, в котором звучали раздраженные нотки:

— Коло, через две минуты я делаю картину — не заставляй меня ждать. Мне стыдно перед людьми.

Коло оглядел свое сафари, потом мое и отчаянно махнул рукой.

— Придется так — бежим.

И мы втроем помчались по длинным коридорам и широким лестницами на второй этаж.

Казик толкнул ручками створки высоких дверей и мы оказались в полукруглом зале, где было много людей, которые толпились вокруг белого экрана и тихо, сдержанно говорили.

Я ждал восклицаний и аплодисментов, которыми, как я считал, центавры должны были встретить меня, однако появление нашей тройки никто не заметил — все смотрели куда-то в сторону и кажется волновались. Я тоже посмотрел в ту сторону куда смотрели все и увидел небольшую дверь, вскоре она распахнулась и в зал медленно прошла высокая женщина в черном длинном платье с серебряным халатом на плечах, с напряженным лицом и сжатыми перед собой руками.

В зале раздались аплодисменты и только теперь я обратил внимание на то, что люди здесь были отнюдь не молодыми.

Мне стало скучно. Я огляделся по сторонам, заметил поблизости огромный стол, на котором стояли разнообразные закуски и напитки и шепотом попросил Казика показать мне как все это нужно есть, потому что ни одно из блюд, как ни странно, не напоминало мне землянские. Мальчик, видимо единственный в этом зале, чувствуя всю необычность моего появления в этом мире, очень серьезно взял меня за руку и подвел к столу и начал объяснять.

И так как люди стояли к нам спиной, я совершенно спокойно и вдумчиво начал поглощать удивительные кушанья, то и дело восхищенно качая головой и закатывая глаза в потолок. В моей душе звучали какие-то песни и ритмы, я взмахивал и в восторге притоптывал ногами, как вдруг, подняв глаза, я увидел впереди Орнеллу. Она со смешанным выражение удивления и отвращения смотрела на меня, впрочем она тут же отвернулась.

Я отошел от стола…

Мой приятель был около жены. Он торжественно-медленно снял с ее плеч халат — центавры восхищенно воскликнули: «О-у!» — и еще плотнее сжали круг перед Герой. Я успел заметить на бледном напряженном лице Геры тень недоумения, когда она мельком глянула не мужа — но тут же она шагнула к ящикам с красками, что находились метрах в десяти от белого экрана и расслаблено с закушенной губой опустила в них руки, а потом, с мучительным криком швырнула двумя руками комки краски на белоснежный экран. В зале раздался дикий стон сотни людей.

— О-у, о-у, Гера!

Из-за экрана выскочил маленький сухонький старичок с вытаращенными глазками и прелестным хохолком на затылке, с лопаточкой на длинной ручке — он аккуратно пришлепнул краску к экрану и, крикнув: «О-у!» молниеносно скрылся за белым полотном, на которое уже летели очередные комки краски.

У Геры сверкали глаза, ее тело часто дергалось в конвульсиях, а с губ слетали какие-то непонятные слова и просто восклицания.

Старичок вихрем вылетал из-за экрана, успевал сделать лопаточкой шлеп-шлеп по комку краски и с криком исчезал, тогда как Гера все быстрей и быстрей метала краску, и мне вдруг показалось, что она хочет поразить ею старичка и очень сердится на его ловкость и неуловимость.

Все восхищенно следили за этим странным соревнованием и словно что-то ждали. И вдруг старичок не успел укрыться за экраном — комок краски попал ему в затылок, он пискнул: «О-у», а зал дрогнул от бурных аплодисментов и пронзительных криков.

— О-у, Гера!

Гера в изнеможении упала в кресло и подняла вверх руки. И в этот момент в круг ворвался маленький Казик, лихорадочно сверкая голубыми глазами.

— Я тоже! — крикнул он и указал пальчиком на второй белый экран.

Его мама устало кивнула головой и посмотрела на старичка, который в это время торопливо чистил голову платком.

— Циркон, если ты не устал — будь ему ассистентом.

Циркон лучезарно улыбнулся и подхватил с пола длинную лопаточку.

— С удовольствием.

И он занял место за экраном, а Казик стремительно кинулся к столу, где лежали краски и, закусив пухлую губку, яростно вырвал из ящика комки и один за другим швырнул их в сторону полотна, но броски были не точными и краска улетела в высокий потолок, а Циркон, выглянув из-за экрана и осмотрев его, недоуменно пожал плечами.

Мужчины и женщины сдержанно улыбнулись.

У Казика из глаз на лицо брызнули слезы — он с криком метнулся к ящикам и, обливаясь слезами, кинул еще несколько раз, пока за окном не раздался удивленный вскрик

— Перестаньте кидаться краской!

Казик поискал глазами отца и с громким плачем кинулся к нему, отчаянно прижался и опасно дрыгнул ножкой.

Гасан растерянно гладил малыша и кажется плакал.

Гера поднялась из кресла и с грустной улыбкой предложила всем перейти в другой зал.

Передо мной остановился молодой мужчина с книгой в руках, с очень неприятным холодным лицом. Его ледяные глаза поразили меня настолько сильно, что я вздрогнул. Тонкие губы незнакомца раздвинулись в презрительной улыбке.

— Вы не понравились мне, Евгений.

В его голосе звучала угроза. Я изумленно осмотрел центавра и, чувствуя как мои щеки заливает румянец и досадуя на себя за то, что я краснею перед какой-то льдышкой, я тонким голосом крикнул:

— Будьте любезны, не мозольте мне глаза!

В лице незнакомца ничто не изменилось, только его крупные костистые пальцы еще плотнее сжали толстую книгу.

— Уверяю вас, Евгений, что однажды я преподам для вас урок вежливости и это произойдет очень скоро и будет очень больно для вас.

Тут ко мне подошел Казик, а незнакомец с гримасой холодного презрения, смеясь, еще раз пронзил меня ледяными глазами и покинул зал.

Этот человек испортил мне настроение — я был расстроен, наклонился над мальчиком и спросил:

— А где твой папа?

Малыш вздохнул и указал пальчиком на выход.

— Он с мамой.