Дмитрий Изосимов - Метагалактика 1993 № 4

— Скажите, Орнелла, почему у вас нет охраны?

Она достала из кобуры пистолет и показала мне.

— Вот мой хранитель.

— Вы не доверяете центаврам?

— Я бы хотела доверять всем, но среди них находится убийца, который убил меня в далеком прошлом, возможно косвенный убийца.

Это звучало так странно: «…убил меня в далеком прошлом». Теперь эта женщина не казалась мне холодной. Я показал рукой вдоль пустынной улицы,

— А если он притаился впереди?

— Я почувствую угрозу — он сможет убить меня только тогда, когда я засну.

— И вы не спите?

— Нет.

— А вы предполагаете кто он? Орнелла не ответила…

Этот мир казался мне прекрасной мечтой в те минуты, когда я летел сюда, а теперь он предстал передо мной большой загадкой, но более всего меня интересовала Орнелла: почему у нее такие странные глаза, каких нет у центавров, как понять слова Казика: «ее убили» — и в то же время «она была всегда»?

Огромная тарелка-звездолет, ведомая Цирконом, опустилась на планету Цыплятус, входной люк распахнулся и мы с Орнеллой вывели коней на воздух.

Я увидел перед собой поле, на котором виднелись высокие здания с прозрачными башнями, но здания были наполовину разрушены, в разломах росли деревья и кустарник, а из огромных разбитых окон тянулись ядовито-желтые побеги.

Земля вокруг была словно выжженной: плотная без единой травинки, всюду валялись ржавые останки конструкций, разбитых машин, а вдалеке, на краю поля у самых гор стояли в один ряд черные космические корабли разных поколений.

Я не успел толком приглядеться к ним, как вдруг ощутил дуновение сильного ветра, который усиливался с каждой секундой. Где-то вверху над моей головой прозвучал странно знакомый клекот: «Коа-коа-коа!».

Я поднял голову и, прикрывая глаза рукой от вихревых потоков воздуха, всмотрелся во что-то огромное и пестрое — и растерянно ахнул: по небу медленно летела огромная курица!

Сильный ветер сбил меня с ног и я, лежа на спине, крикнул Орнелле:

— Что это такое?!

— Это птица Гоа.

Из звездолета выскочил Циркон. Его прелестный хохолок на затылке заметался от порыва ветра. Робот глянул в мою сторону, отчаянно всплеснул руками и кинулся ко мне.

— Встань, встань скорей!

Между тем птица Гоа, часто махая крыльями, зависла над нами, опустила вниз голову и огромным кровавым глазом людоедски уставилась на меня — точно так, как смотрят любопытные деревенские курицы, когда видят что-то необычное.

Курица мигнула глазом и я готов был уже рассмеяться, но тут заметил, как ее огромный клюв раскрылся. Оглушительный крик: «Коа!» — отбросил в сторону Орнеллу и Циркона, которые подбежали ко мне и пытались поднять меня на ноги.

А курица вмиг сложила крылья, вытянула голову и, целя в меня клювом, понеслась вниз.

— О господи! — вскричал я и начал торопливо отползать в сторону, но руки и ноги меня не слушались и я, пораженный безумным страхом, барахтался на одном месте.

А птица Гоа у самой земли раскинула надо мной свои огромные крылья, опустилась на лапы и хотела схватить меня поперек туловища гигантским клювом, но я отчаянно забрыкался ногами. И тогда она, сердито мотнув головой, наступила тяжелой лапой на мои ноги и снова разъяла клюв.

Я судорожно оглянулся в поисках тяжелого предмета, увидел рядом металлическую болванку, схватил и с бешеным криком ударил курицу, но та подхватила меня за бока и швырнула себе на спину и тут же взлетела в воздух.

Все произошло молниеносно.

Я с трудом выбрался из густых перьев и, видя как по обе стороны от меня ритмично двигаются широкие крылья, побежал в сторону хвоста птицы и хотел было спрыгнуть вниз, но когда я глянул на поле, то у меня закружилась голова — мы летели на высоте не менее пятидесяти метров. Я отступил назад, присел на корточки и вскоре отметил, что курица почему-то не улетает с космодрома, а делает плавные круги над ним и внимательно присматривается к зданиям, выставляя вперед то одну, то другую сторону головы.

Внизу сердито крикнула Орнелла:

— Евгений, глупый мальчишка, прыгайте немедленно!

Но я не прыгнул и виновато развел руками в стороны, тогда она выхватила из кобуры пистолет и начала целиться в голову птицы. К Орнелле метнулся робот и повис у нее на руке.

— Не надо, не надо!

Тем не менее из ствола пистолета вылетела яркая пульсирующая красно-белая стрела и мелькнула перед курицей. Та возмущенно крикнула: «Коа»! — и на короткое время зависла на одном месте, а потом втянула голову в туловище и, отчаянно махая крыльями, нырнула за высокое здание, прижимаясь к земле и стремительно полетела в даль.

Я устало сел в мягкие перья и вспомнил деревенскую тихую улицу и себя, пятилетнего малыша в майке и трусах, когда я внимательно следил за наседкой, которая, квохча и часто поглядывая на своих цыплят, разгребала землю у забора и вдруг вырвала когтями длинного червяка. Он растерянно замер, но видимо понимая, что его заметили — рванулся к спасительной ограде, а курица, торжествующе крича: «Куб-куб-куб!» — наступила на него лапой, защемила клювом, потом подняла на воздух и показала птенцам, положила им под ноги.

Два прожорливых цыпленка схватили червяка и начали тянуть в разные стороны, а он из последних сил боролся за жизнь и даже разорванный на две половинки извивался и, наверное беззвучно кричал от боли и ужаса.

Птенцы, проглотив несчастного червяка, спокойно и непринужденно занялись своими делами, а я, потрясенный этим хладнокровным убийством, со слезами на глазах, убежал домой и весь день ничего не мог есть, а вечером долго не мог уснуть.

Тут я почувствовал, как кто-то сжал мое плечо. Я поднял голову и увидел перед собой человека с интеллигентным лицом, который вежливо протягивал мне бутылку.

— На, выпей — все легче будет.

Я взял бутылку и удивленно осмотрел человека, который меж тем неторопливо скинул с себя широкий плащ — под ним висели крест-накрест через плечи два патронташа, если можно так сказать, полные бутылок, точно таких, какую я держал в руке.

Незнакомец приподнял шляпу и церемонно поклонился мне.

— Будем знакомы, Евгений — зови меня Микус.

Он поправил патронташ и мягким жестом руки показал на окрестные леса и поля, над которыми мы летели и, закинув голову назад, подперев кулаком свой бок — с чувством наслаждения продекламировал: