Дмитрий Изосимов - Метагалактика 1993 № 4

Я взял его руку и оглянулся по сторонам в поисках Орнеллы. Она стояла у чистого экрана и разговаривала с Цирконом, который протестующе махал перед собой руками. Мы с Казиком подошли к ним ближе.

— Нет-нет, я не пущу вас на Циплятус, — говорил возмущенно Циркон и горделиво, с чувством собственного достоинства поглядывал вокруг себя. — Вы заставили меня, Орнелла согласиться, а теперь я передумал.

Орнелла хлестнула себя по сапогу стеком и едва слышно сказала:

— Вы — старый выживший из ума — робот. Вы хоть понимаете, что говорите?

— Да, понимаю. — с вызовом ответил Циркон.

— Так какого же черта вы играете здесь комедию!

Циркон дрожащими пальцами поправил на шее галстук и потряс кулачком.

— Я протестую, вы не имеете права, Орнелла так говорить с лицом, представляющим одну из древнейших цивилизаций Вселенной.

Орнелла подняла стек. Циркон икнул и торопливо отступил назад, но глянув на меня, шагнул вперед и раскшгул руки в стороны.

— Бейте, бейте — это так характерно для вас, Орнелла — в этом вся ваша сущность и ваших центавров. Вся ваша история это кровь и разбой.

— Робот, на колени! — властным стреляющим голосом сказала женщина и указала стеком на пол перед собой.

У Циркона задрожали ноги, покорно опустилась голова, он шагнул в указанную Орнеллой точку.

— Ваши побои я покажу циплятусианцам! — взвизгнул он пронзительно.

Глаза Орнеллы потемнели до черноты с красноватым оттенком — ее лицо дышало гневом и было восхитительно прекрасным в эту минуту. Но едва она заметила меня, как ее глаза быстро сменили окраску.

Казик глядел на Орнеллу восхищено и зачарованно, и очень мило повторял: «Робот, на колени».

Циркон одернул пиджак и всхлипнул.

— Я старый робот и порой забываю, что говорю.

Орнелла скользнула в мою сторону холодным взглядом и тоном приказа бросила:

— Пройдите в детскую к Казику. Я вас найду.

И отвернулась.

Казик потянул меня к двери — я медленно пошел за ним, чувствуя как в моей душе стало тяжело от холодного взгляда Орнеллы. Мы вошли в кабину.

— Это лифт, — сказал Казик и нажал кнопку на стене.

Лифт мягко скользнул вниз и вскоре я перестал ощущать вес тела и оказался на потолке кабины. Рядом пристроился на стульчике Казик и с лукавой улыбкой на лице, спросил:

— Ну как — нравится?

Я, в полной растерянности лежа на потолке, показал большой палец.

— Хорошо.

Через минуту лифт остановился — мы вышли из него и я увидел комнату с грудами игрушек. Казик задумчиво посмотрел на меня снизу вверх и указал на игрушки чудесным пальчиком.

— Возьми в руки.

Я наклонился, но игрушка отлетела в сторону, я потянулся к другой, но и та скакнула в сторону. Казик вздохнул и положил ручки на живот, как это любил делать его папа в минуту размышлений.

— За ними побегать надо.

Он потоптался на месте, напрягся телом и стремительно с криком метнулся щучкой на груду игрушек — игрушки брызнули из под него, однако мальчик уже радостно колотил ногой по полу и показывал мне схваченный трофей. Я тоже щучкой кинулся на груду, но так больно ударился, что не сразу поднялся на ноги, а Казик уже тянул меня дальше.

Мы проскочили несколько комнат и остановились в зале, где стояли пестрые самолетики длиной метра в три-четыре. У Казика заблестели глаза.

— Это банджо.

— Банджо? — удивленно спросил я, вспомнив один землянский музыкальный инструмент.

— Конечно банджо — на нем я летаю по небу, но… — мальчик грустно посмотрел на дверь — …не всегда.

— Пап не пускает?

— Папа здесь ни при чем — Станция не пускает.

— Почему?

Казик вздохнул.

— Она ставит сложные барьеры и если крылом заденешь, то сразу назад.

Он сдвинул на банджо прозрачный фонарь и пригласил меня в кабину.

Мы сели в кресла и пристегнулись ремнями. Я удивленно покачал головой.

— Ну и ну — как в настоящем самолете.

— А это и есть настоящий боевой самолет — он только раскрашен так.

— Кто же на нем летал?

— Орнелла.

— А когда она летала?

— 150 миллиардов лет назад.

— Тогда была война?

Мальчик замялся.

— Да, была война…

— А кем была Орнелла на той войне?

Казик радостно воскликнул:

— Главнокомандующим!

— Она победила?

— Да, но ее убили в конце войны выстрелом в затылок.

Тут мальчик насторожился и рассеянно посмотрел куда-то в сторону.

— Что с тобой? — спросил я его.

— Станция говорит: молчи, Казик, нехорошо тайны выдавать землянину.

Казик огорченно вздохнул и потрогал пунцовые щеки ладошками. Я спросил:

— Она выговаривает тебе?

— Да, немножко, на я ее не слушаю.

— Ты когда-нибудь видел Станцию?

— Нет — ее никто не видел.

Мне стало очень любопытно и я по приятельски обнял малыша за плечи и тихо спросил:

— А мои мысли она видит?

— Конечно.

— Она докладывает кому-нибудь?

— Нет.

— А если я задумал погубить Центавр?

— Все равно.

И тут в моей голове появился результат одной биохимической реакции и я едва не вскрикнул от удивления:

— Значит: Станция знала, что магматики готовят удар по ней?

— Знала.

— И не защитила себя?

— У нее нет защиты.

— Но мне говорили, что магматики сбежали в далекую Вселенную — они боялись мести?

Мальчик значительно поднял вверх палец.

— Они боялись Орнеллу.

— Но ведь ее не было.

— Она всегда была.

Я хотел о многом спросить Казика, но в это время на дверях загорелись слова «Путь свободен». Казик радостно взвизгнул и вцепился руками в полукруглый штурвал. Створки двери медленно разошлись в стороны и наш банджо стремительно сорвался с места и с ревом провалился куда-то в темноту, где иногда мелькали огни.

Внезапно перед нами появилась белая стена. Казик рванул на себя штурвал и самолет, дико завывая, устремился вверх — огромная тяжесть придавила меня к сиденью.

Белая стена бесконечной лентой тянулась перед нами, однако вскоре я заметил впереди вторую стену, которая под прямым углом медленно подошла к первой и перекрыла нам дорогу, но Казик не отвернул самолет. Я схватил малыша за плечо.

— Казик, ты видишь?

— Вижу, — спокойно откликнулся он и, видимо из упрямства направил самолет в угол стен.

— Казик, зачем ты это делаешь?

— Мне так нравится, — хладнокровно сказал малыш.

Я возмущенный потянулся к штурвалу, но между мной и Казиком появилась прозрачная перегородка и я вынужден был пассивно наблюдать за дальнейшим.

До угла оставалось не более сотни метров, когда стены чуть разошлись, образовав щель шириной метра в три. Мы проскочили в нее.

Но это было только начало.

Самолет вращался, падал, поднимался вверх, ориентируясь на мелькающие в темноте огни. Все крутилось перед моими глазами и я облегченно вздохнул, когда наконец мы снова оказались в детской комнате.