Игорь Волознев - Метагалактика 1995 № 1

Алексей сел за один из свободных столиков и долго сидел неподвижно, глядя перед собой ничего не видящими глазами.

Гроза прошла стороной. Светило солнце. Вверху на деревьях ссорились и кричали вороны, внизу в кустах без умолку верещали воробьи. Шахматисты обильно сопровождали свое действо ритуальными восклицаниями типа: «Нет-нет! конь ходит, а не слон: полапал — женись!» — или — «Да я митель лучше тебя стоял, если б не зевок, ты бы у меня как Дуся сидел!»

Эа… Сошел ли я с ума? Судя по тому, что возникает такой вопрос — еще нет. А что, в сущности, надо от меня этой… богине? А как хороша! Алексей стал мысленно перебирать своих знакомых: если бы среди них была такая — не ходить бы ему старым холостяком. Эа… Эа…

— Извините, не хотите ли сыграть партию? — Алексей слегка вздрогнул от неожиданности. Перед ним с сумкой через плечо стоял мужчина среднего роста лет сорока с круглой лысеющей головой и густой щеткой широких усов. Серые глаза смотрели просто и доброжелательно.

— Да, с удовольствием. — Алексей обрадовался возможности отвлечься от этой… фантастики.

— Меня зовут Игорь, — сказал человек, садясь за стол и вынимая из сумки часы и шахматы.

— Алексей. Приятно познакомиться. — Он почувствовал, что вышло несколько натянуто. Игорь улыбнулся и протянул руки с двумя пешками. Алексей выбрал левую, получил белый цвет, но это ему не помогло: он быстро проиграл партию, затем вторую и третью.

— Я Вам, кажется не партнер, — бесстрастно сказал он.

— Ну почему же, — проявил великодушие Игорь, — игрок чувствуется. Просто, я думаю, вы давно не гоняли блица.

— Да, Вы правы, очень давно.

— Вы из Прибалтики?

— Нет, я из Франции. Что, сильно заметен акцент?

— Нет, не очень. Для иностранца Вы говорите отлично.

— Я иностранец, да, но не совсем. Мои мать и отец — русские, и все корни, ветви и сучки генеалогического дерева — тоже. Родители эмигрировали из России осенью двадцатого года с белой армией, — Алексей ждал реакцию на «белую армию», но Игоря это ничуть не смутило.

— Вы из промышленников или дворян?

— По отцу — из старинного княжеского рода Ижеславских, по матери — из терских казаков.

Игорь смотрел на собеседника с явным интересом. Алексей достал визитную карточку на английском и французском языках и протянул Игорю. Эа… Эа…

— Мои предки, — стараясь переключиться продолжал Алексей, — впервые упоминаются в летописи в 1237 году во время нашествия Батыя на Рязань. Старший из двух братьев тогда погиб, но остался младший, от него и тянется наш род.

— Интересно, — задумчиво произнес Игорь. — Это сколько же? Семь с половиной веков. История. — Они помолчали.

— С историей у нас своя история, — неторопливо продолжил он, как бы вдумываясь в каждое слово, — ее нам разрешили снова изучать только в тридцать четвертом году — зачем быдлу история? Да и как нам ее подносили: одно вырезали, другому понаклеивали ярлыков — буржуазный, реакционный, третье, мягко выражаясь, исказили, в общем, написали ее заново. Лучших людей разогнали или уничтожили — рабов формировали и, надо сказать, во многом преуспели. Трудармия. Каналоармейцы. Моего деда, крестьянина, в тридцать седьмом сгноили. Все мои предки — крестьяне из одного села — это к слову о генеалогическом древе. И за что сгноили? Ходоком два раза у Калинина был: «обчество» посылало — поезжай, Иван Игнатьич, ты — грамотный. А грамоту он в окопах первой мировой освоил. Был бы мироед какой, а то на семью из восьми человек одна лошадь, да корова — впроголодь жили. После второго его «вояжа» в Москву к Калинину, только он вернулся домой, пришла из города подвода с двумя чекистами — и больше никто его не видел. Даже письма ни одного не было. Да что мой дед! Лучшими умами набивали пароходы и выбрасывали за границу — нате вам, а нам не надо. Серых-то легче охмурять. И каких людей вышвырнули — Питирим Сорокин, Сергей Булгаков, да мало ли…

— Ну, если эти имена здесь помнят, значит, слава Богу, еще не все потеряно. А с отцом Сергием матушка моя хорошо была знакома, протоирей и дома у нас, говорят, за самоваром сиживал… Это уже там, в Париже. Матушка моя была глубоко верующим человеком.

— А Вы веруете в Бога?

— Я — нет, пожалуй. А Вы?

— Если вы о библейском Боге, то — нет, разумеется. Кстати, и моя мама тоже была верующей. Вообще же, вера подменяет знание, и, кто знает, чем эта подмена оборачивается для людей. Впрочем, надо признать, многие светлые головы думали иначе и не только были верующими, но и находили в христианстве источник для творчества.

— Кого Вы имеет в виду?

— Например, Гегеля и его «Философию религии».

— Вы филолог?

— Нет, я — радиофизик, окончил московский университет.

Алексей вспомнил свои споры о Боге и христианстве с Андреем еще в гимназическую пору и, как здесь говорят, «прикинулся валенком». — Согласитесь все же, что христианство несет в себе высокую нравственную идею.

— А это, Ваша светлость, как посмотреть… Извините, ничего, что я Вас так?

— Ничего. Дело не в форме. Мой дед Егор — старый казак, говаривал. — Хоть горшком назови, только в печку не суй.

Они рассмеялись.

— Скажите, а что же простой казак бежал за границу, крови что ли много пролил?

— Нет, он был денщиком моего деда по отцу — полковника Александра Ивановича Ижеславского. Дедушка не захотел уезжать со своей земли. Когда красные Перекоп взяли и прижали наших к морю, он с одним из последних кораблей отправил в Константинополь своего сына Ивана, моего будущего отца. Отец тогда серьезно ранен был.

— Он тоже воевал?

— Да, ему было уже семнадцать лет. Пулевое ранение в грудь. С сыном дедушка отправил своего денщика Егора, чтобы тот выходил его. Егору он отдал все фамильные драгоценности. Кое-что из них пришлось заложить, чтобы добраться до Канады. В Канаде у Егора земляки были. Но была с ними еще и пятилетняя дочка Егора, Аннушка — моя будущая мама. Егор ее с собой вынужден был возить — жена умерла от тифа.

— А что же Александр Иваныч?

— Погиб, конечно. Дед Егор говорил, для того и остался, чтоб умереть на своей земле, как положено.

— Романтическая история, — помедлив сказал Игорь, — князь женится на дочери своего слуги, как в кино.

— Не так все просто. Во-первых, Егор был уже не слуга, он оказался верным другом: выходил отца, поставил на ноги. Во-вторых, отец сначала женился в Канаде на богатой, но Егор с Аннушкой жили с ним вместе. Когда же Аннушка подросла, все изменилось — отец оставил богатую жену, дело, и они втроем уехали во Францию. Сначала бедствовали. Егор сапожничал.

Отец работал шофером, подрабатывал уроками английского и немецкого. Потом обжились понемногу.

Некоторое время они сидели молча.