Игорь Волознев - Метагалактика 1995 № 1

— Йес, — кивнул долговязый.

— Мы — русские. Рашен, — представился Бурковский.

— Да, конечно, — разглядывая оборванную команду барка, неуверенно кивнул долговязый.

— Я — Бурковский. Капитан русского торгового судна, — дальнейший разговор продолжался уже по-английски. — Простите, а Ваша должность?

— Да, конечно, — глядя на босые ноги команды, промямлил долговязый. — Я — комендант морского порта Макао.

— У меня есть весьма интересное деловое предложение к губернатору острова, я должен его видеть, — делая вид, что не замечает подозрительности портового чиновника, невозмутимо продолжал Бурковский. — Надеюсь, вы мне в этом окажете посильную услугу. Мы, русские, умеем быть благодарными.

— Да, конечно, — в глазах чиновника впервые промелькнуло нечто вроде слабого интереса к собеседнику. — Я не уверен, но попробую.

11 августа, 11 час. 05 мин.

На палубе выстроилась очередь к Рогозину.

Рогозин сидел на бочке. Между его грязных босых ног была зажата небольшая кожаная сума. Он опускал в нее руку, вытаскивал горсть монет и, послюнявив палец, отсчитывал другой рукой по две золотые и ссыпал их в очередную протянутую ладонь.

Очередь, возбужденная, нетерпеливая, зубоскалила:

— Слышь, Степан! Клади поболее! Не жадись!

— Повеселей, братцы! Размахнет, зачерпнем, по компаньи разнесем!

— Одного-то ковша мало, а два не влезут. Лучше их вместе слить, да оба разом пить!

— Кому два, кому три, мне четыре! То-то местные кабачники возрадуются!

— Это уж точно — четыре! Задумал наш дядюшка жениться на своей кобыле. Хотел сварить кашу, да расклевали куры чашу!

— Глянь, братцы, у Степана руки-то трясутся. Будто кур воровал! Любит, оказывается, денежку Степан!

— Ишь, как глазки забегали!

— Ну вас к бесу! — не выдержал Рогозин, пнул суму грязной пяткой. — Сами делите! Я к вам не нанимался!

— Будя тебе, старшой! — раздались примирительные голоса. — Шуток не понимаешь?

— Он все понимает! Чай не дурной. Верно, Степан?

— Шабаш, братва! — отсчитав последнюю порцию золотых, пробасил Рогозин и затянул суму веревкой. — Остальные — по уговору! Остальные — общественные. На паруса.

— Служил солдат 20 лет, выслужил солдат 20 реп, наконец вышла ему отставка — сделалась прибавка, на шишке — бородавка, подкинув в ладони монеты, мрачно прогундосил боцман. — Эх вы, экономы дуроломы. Ну да ладно. С паршивой овцы хоть шерсти клок, — подтолкнул Ваню к трапу. — Пошли, Ванечка. Людей посмотрим, себя покажем. Степан, тебя ждать?

— Идите. На базаре свидимся, — отмахнулся Рогозин. Оставшись один, долго сидел на бочке, хмуро смотрел на валявшуюся между ног кожаную суму.

11 августа, 12 час. 10 мин.

Бурковский плотно прикрыл дверь капитанской каюты, прислушался. Потом принялся расхаживать между столом и дверью.

— У меня к тебе, Петр, поручение особой важности.

В каюте они были сейчас вдвоем. Чувствовалось, что Бурковский был внутренне необычно напряжен, натянут и то в же время немного смущен.

Речь идет о судьбе всей нашей команды. Не удивляйся, что я обращаюсь именно к тебе. За эти дни я лучше узнал тебя. Верю — ты не подведешь. Сейчас все мы на краю пропасти. Люди устали, разуверились. Для многих игра закончена. Я был бы счастлив, если б сегодня с берега на судно вернулась хотя бы половина команды. Словом, мне необходима твоя помощь.

— Я не знаю… — Петя растерянно, с удивлением слушал капитана. — Разве я смогу?

— Сможешь, — Бурковский подвел Петю к столику, откинул серое полотно, прикрывающее рундучок. — Здесь все наши деньги, единственное сейчас для всех нас спасение, — Бурковский вытащил из кармана бушлата ключ. — Храни и никому не передавай. Кто бы у тебя того не требовал. Второй ключ — у Рогозина. Это человек надежный.

— Я знаю…

— Вот как… — коротко усмехнулся Бурковский. — Что ж, тем лучше. Значит, обо всем договорились. А теперь выйди, я должен переодеться, — Бурковский скинул бушлат, Петя увидел на его груди глубокие шрамы.

11 августа, 12 час. 55 мин.

О, Базар! Восточный базар!

Кто не видел его, не знает, как благодатна и щедра земля, на которой живет человек, как прекрасна эта жизнь, как ярки ее краски!

Горы золотистых лимонов, персиков, апельсинов, темно-желтый ливень бананов, бесконечные гряды совершенно незнакомых, диковинных красных, белых, оранжевых, черных, фиолетовых, сочных плодов! Как же по ним истосковались ватные от цинги десны, с каким упоением впиваются в горько-сладкую мякоть расшатанные зубы!

Русские солдаты, моряки, бывшие каторжники в счастливом изумлении, не веря своим глазам, бродили между бесконечных рядов, с восторгом вдыхали чудные пряные ароматы.

И сыпались им в шапки, в подолы рубах, приобретенные на русское золото плоды — грошовый по представлениям туземцев товар, дары солнечной земли, которые росли здесь на каждом кусту и которые были дешевле маисовой лепешки.

— Они сумасшедшие, эти белые! Из какого сумасшедшего дома они приплыли? — сверкая ослепительной белозубой улыбкой, ахала коричневая молодка, обращаясь к сморщенной, как моченое яблоко старухе-торговке, соседке.

— Они не сумасшедшие, они больны и голодны, — вздохнула старуха и незаметно опустила апельсин в карман продранной робы проходившего мимо русского матроса.

11 августа, 16 час. 00 мин.

На центральной базарной площади — праздник «зеленого змия». Здоровенный детина, мясистый, ширококостный, восседал между бочек, прикрыв набухшие веки, свесив между колен бурые окорокоподобные ручищи.

Возле его ног вилась, гримасничала, виляла розовым задом макака.

Рогозин нерешительно потоптался и пошел было дальше, но детина приоткрыл глаз и слегка поманил его толстым пальцем.

Рогозин, прижимая к груди суму, спрятанную под драной робой, приблизился.

Виноторговец подал едва уловимый знак — обезьяна насторожилась, задрав хвост, привстав на задние лапки. Виноторговец что-то утробно буркнул — обезьяна молнией взметнулась на гору бочек, едва касаясь их, схватила большой оловянный ковш, слетела вниз и, подставив ковш под крантик, наполнила его ромом.

Рогозин вытащил из-под робы золотой, обезьяна цепко стиснула его, повертела перед глазами, ловко засунула за щеку и протянула наполненный до краев ковш.

Рогозин жадно припал к нему…

11 августа, 16 час. 10 мин.

Бурковский вошел в приемную.

— Господин губернатор ждет Вас, — вскочил секретарь и пропустил Бурковского в огромный, обитый красным деревом кабинет.

— Поручик Его величества императорской гвардии Бурковский, — представился Стефан выходящему навстречу ему из-за стола господину.

— Очень рад! — к нему, степенно переваливаясь, приблизился седовласый человек с подагрической внешностью, с бритыми румяными щеками. У него были полные круглые руки, круглые ноги, круглое туловище. Голова его едва достигала плеча Бурковского.