Игорь Волознев - Метагалактика 1995 № 1

«Спокойно! Спокойно! Надо срочно отсюда! Немедленно! Но как? Главное — ничем себя не выдать! Пусть думают — я пьян, пьян, как свинья! Кончить меня завсегда успеют… Здесь однако не начнут…»

Мулатка терлась щекой о плечо:

— Хочу бай-бай…

— Сейчас. Потерпи, дурашка. Вот только схожу… Пи-пи, понимаешь? — Рогозин поднялся, тяжело опираясь на стол, старательно покачиваясь, крепко прижимая под робой суму с монетами, побрел через дымный зал.

Открыл дверь в углу, пошел в полумрак. Прижал дверь спиной, прислушался. Здесь довольно тихо — лишь приглушенный гам кабака за дверью.

Он углядел лестницу, ведущую вниз, в темноту, и начал спускаться, нащупывая скользкие ступени, замирая на каждом шагу.

Он не успел сделать и десятка шагов, как наверху ржаво заскрипела дверь и прорезался луч света.

Рогозин прижался к стене.

Кто-то громадный, прерывисто сопя, начал медленно спускаться.

Шаги зловеще приближались.

Когда верзила очутился на пару ступенек ниже Рогозина, тот резко рванул его за рубаху и изо всех сил ударил ногой. Рогозин не видел — куда попал, услышал лишь грохот упавшего тела, тяжелого, как десять мешков с песком.

Тут же, наверху, опять открылась дверь и в просвете появился коренастый человек.

— Майкл! — позвал коротыш и добавил что-то очень сокровенное, но что именно Рогозин, естественно не понял.

Не получив ответа, коротыш бросился вниз. Остановился на полпути, свесился через перила в темноту: — Майкл!

Рогозину и на сей раз повезло: враг его не заметил. Сколько их еще? Сколько бы не было, пути назад отрезаны. Была не была!

Рогозин подскочил, обхватил коротышку за ноги, приподнял и перевернул через перила. Раздался отчаянный предсмертный вопль и тут же глухой шмякающий удар.

Рогозин сообразил, что лестница ведет в какой-то неимоверно глубокий подвал, в преисподнюю… Он рванул наверх.

Но как только подбежал к двери, она вновь неожиданно приоткрылась и еще один громила, держа в руках свечку, просунул в темноту голову:

— Эй, парни! Мы ждем! Какого хрена!.. — неожиданно заорал он совершенно чисто по-русски.

И осекся — увидев в свете свечи лежащего невдалеке на ступенях товарища.

Громила замер. И тут Рогозин всем своим могучим телом налег на дверь, зажав громиле голову.

Свеча покатилась вниз по ступеням, погасла. Наступил полный мрак.

Рогозин отпустил дверь, гигант беззвучно осел на пол.

Рогозин переступил через обмякшее тело и вновь очутился среди угарного веселья.

В кабаке продолжалось Вавилонское столпотворение. Пьяно бродили, переворачивая табуреты, качались в любовных объятиях, трясли друг друга за грудки, пили, запрокинув голову из бутылей, сдирали платья, валялись под столами. Вдоль стены иссохшие люди курили кальян.

Рогозин, прячась за спинами блуждающих посетителей, осторожно пробирался к выходу.

Перед дверью оглянулся. За его столом народу сильно поубавилось. Блаженно раскачивался незнакомый старик со слезящимися глазами, пышногрудую красавицу-мулатку лапал парень в красном платке, надвинутом на глаза.

Рогозин брезгливо скривился, плюнул под ноги, распахнул дверь, шагнул — и замер. Его поджидал огромный слоноподобный верзила. Необъятное брюхо, лысая голова, похожая на перезревшую тыкву, маленькие глаза-буравчики из-под сросшихся густых бровей поблескивали в свете падавшего из окна кабака. Столкнувшись, оба от неожиданности отпрянули. Рогозин среагировал первым. Со звяканьем ударилась о камни сумка с монетами. Рогозин схватил слона за горло. Бандит почти равнодушно смотрел на Рогозина — шея у него оказалась поистине стальной. Через секунду до слона дошло, что его душат. Он схватил Рогозина за руки, разнял их и тут же нанес Рогозину огромным кулаком удар в шею. Удар пришелся по касательной — Рогозин, увернувшись, дважды врезал слону в корпус. Слон, хрюкнув, покачнулся, но падая, успел схватить Рогозина за рукав. Оба покатились по ступеням. Рогозин оказался наверху и несколько раз, что есть силы, ударил ребром ладони по могучей, толстой, как дубовое полено шее. Слон, взревев, стряхнул Рогозина и вновь вскочил.

Они стояли, чуть наклонившись, обливаясь потом, выжидая момент, чтобы броситься друг на друга.

— Кончай с этим дерьмом! — услышал вдруг Рогозин за спиной сиплый голос…

11 августа, 21 час. 20 мин.

Малинин, мрачно насвистывая, шел по палубе. Вечерело. Высоко догорали красные закатные облака. Вдруг на плечо Малинина легла цепкая рука. Малинин мгновенно оглянулся — сработала почти врожденная готовность к немедленному отпору и нападению.

Перед ним стоял вечно угрюмый длинноносый боцман.

— Спужался, Андрюха? Не надо. Это всего только я.

— Вижу. Чего тебе? — буркнул Малинин, стараясь скрыть минутный страх. Чертыхнулся про себя: уж больно пуглив стал в последнее время, не в меру. — Чего пялишься? Выкладывай.

— Выкладывать мне нечего, Андрюша. Ты и сам в полной известности.

— Надрался уже? Пойди, проспись! — в душе Малинина заныла непонятная вязкая тревога.

— Чего хвостом виляешь, Андрейка? Виляй-не виляй, а наружу все завсегда выходит…

— Чего выходит?

— А выходит Андрюшечка, что ты есть настоящий подлец.

— Ты!.. Гад! — Малинин схватился за пистолет.

— Не надо, Андрюха, не надо, — тихоньким елейным голосом продолжал боцман. — Не куражься. Сам ведь знаешь, что рожа твоя в пуху.

— Молись, образина! — Малинин выхватил из-за пояса пистолет.

— Убери дуру, — лицо боцмана окаменело, он уже не походил на недалекого полудурка-службиста, Малинин увидел вдруг перед собой бандита, а цену таким людям и то, на что они способны, он слишком хорошо знал.

— Чего надо? — Малинин опустил пистолет.

— Вот уже другой разговор, — боцман оглянулся. — Дело есть, Малинин. Небольшое такое дельце. Видишь лодочку?

К борту, тихо шлепая веслами, приближалась лодка, в ней сидели двое.

— Хороша лодочка, верно? — голос боцмана опять стал глумливо-вкрадчивым. — Вот мы сейчас с тобой в эту лодочку сядем и поплывем в одно место.

— В какое такое место?

— А это я тебе после расскажу.

— Никуда я не поеду.

— Поедешь, Андрейка. Еще как поедешь. Пехом по морю на брюхе поползешь. А знаешь почему? А потому, Андрюха, что я знаю твою тайну. Это ведь ты нашептывал коменданту, царствие ему небесное, про готовящийся бунт. И про Бурковского. И про Степана Рогозина. Что они главные смутьяны — все это ты, ты милый!

— Врешь, гад!

— Нет, Андрюшечка, не вру. Думаешь, если коменданта убили, так концы в воду? Ошибаешься, голубок. «Зреет бунт, а я его не желаю, мне только год остался на каторге…» Не твои слова? Не ты, паршивец, коменданту друзей предал? А того не ведал, что этот твой поганый донос Петька, комендантский отпрыск, самолично случаем услышал. Слава Богу, что ты того не знал, не снести бы пацану головы!